Кирилл Казанцев - Доказательство чести

— Простите, Кормухин, — вытирая губы полой рубашки, выдавил Сашка и тут же уточнил: — Это я просто слишком много курил.

Кормухин брезгливо убрал со стола руки. Он дождался, пока арестованный следователь приведет себя в порядок, скользнул рукой в портфель и вынул из него диктофон. Важняк так же молча поставил аппарат на столешницу, нажал кнопку воспроизведения, после чего прижался боком к стене. В кабинете для допросов следственного изолятора откинуться назад нельзя. У табуретов нет спинок. Даже у тех, которые стоят за столом.

«Как мне помочь Кускову? Понимаете, Александр Иванович, это друг мой, кореш по детству. У меня сердце на куски разрывается от боли». — Этот голос показался Пермякову очень знакомым.

Так говорил тот человек, сердце которого ныне было разорвано без всяких аллегорий.

«Как подумаю, что я здесь, а он там!»

«А вы поменьше об этом думайте». — Этот голос Пермяков узнал сразу.

Он стал догадываться об этом еще тогда, когда было произнесено имя. Однако Александр Иванович — не Вратислав Аристархович. Ошибки тут не было. Из динамика диктофона до Пермякова доносился его собственный голос.

«Я ни спать, ни есть не могу».

«Надо себя заставлять, и все будет в порядке».

«Да в каком порядке, Александр Иванович?! Виталий на тюрьме гниет, ему еще и мокруху шьют! Это — порядок?!»

«Шью, очевидно, именно я, да?»

«Вырвалось», — виновато признался Рожин.

«Так ворота покрепче закрывайте, — посоветовал Пермяков. — Чтобы ничего не вырывалось. Чего вы от меня хотите?»

«У Виталия здоровье плохое. Он на тюрьме загнется. Вы это понимаете?»

«Это у него-то со здоровьем плохо? — изумился Пермяков. — А мне рассказывали, что он запросто вливает в себя литр водки, после чего танго в бескозырке танцует, на машине летает, а также экстремальными видами спорта в компании полицейских занимается».

«В каждом домике свои гномики. Это сдуру, после водки. А так он весь болен. Почки, печень, опорно-двигательный аппарат».

«Уважаемый, у меня дел помимо Кускова выше крыши. Если у вас все, то прошу откланяться и оставить меня в моей тоске».

«Вот если бы отблагодарить кого…» — Даже сквозь мембрану диктофонного динамика чувствовалось, как по звукам этой фразы льется яд.

«Рожин, я вас понял. Мог бы выгнать сразу, но опущусь до объяснений. Отпустить Кускова до суда на свободу я не могу. Понимаете? Не потому, что ненавистью пылаю. Юридического права на то у меня нет. У нас этим суд занимается».

После этой убедительной речи, преисполненной желания остаться в покое, наступила небольшая пауза. Того человека, который говорил голосом Рожина, не было видно, и в первую минуту можно было бы подумать, что он рвет на себе волосы. Однако уже через мгновение все оказалось иначе.

«Да знаю я… — ничуть не смущаясь, проговорил голос Рожина. — Знаю. Вот если бы в деле появились документы, которые указывали бы на то, что Виталька не мог этого Ефикова расстрелять!»

«Не понял».

«Да все вы поняли! Не мог Кусков его убить, понимаете? Не мог! Вы ему сейчас срок готовите, а он не виновен в этом! В чем-нибудь другом — может быть, а тут не при делах! У вас же наверняка доказухи нет! Так зачем человека гробить? Александр Иванович, вы же умный следователь. Понятно, что я на стороне поспрашивал, прежде чем к вам идти. Завтра адвокат в суд обратится с просьбой изменить Кускову меру пресечения. Если в деле будет хоть что-то, что указывало бы на Виталькину правоту, его выпустят!»

«Рожин, вы мне порядком надоели. — Голос этого вот Пермякова звучал устало. — Ступайте с богом, пока я вас не приземлил за давление на следствие».

Разговор длился еще около пяти минут. Звучали оба голоса, причем один из них становился все увереннее, а второй — все мягче. Он принадлежал вовсе не тому человеку, голос которого был похож на голос Рожина.

Пермяков вслушивался и старался подавить в себе чувства, которые могли бы выдать его мысли. Он равнодушно глядел через плечо Кормухина, потягивал сигарету и, казалось, отсутствовал в кабинете. Оживился Сашка лишь тогда, когда разговор стал подходить к концу.

«Значит, в Сочах дом?»

«Точно. Рядом с морем. Удочку можно забрасывать прямо из окна. Двухэтажный, с мансардой. Улица Дюка Ришелье, дом сорок восемь».

«А почему вы решили, что судья на это пойдет?»

«А куда он денется, если вы доказательства железные предоставите? Кстати, мы в суде подстраховались, там все нормально будет».

«У меня нормально, так у транспортной прокуратуры ненормально. Она будет против».