Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля

— Где вы так овладели языком?

— Повезло с учителями…

Сначала я решила, что меня специально отправили поездом, чтобы я была сговорчивее. Пусть немецкая женщина полюбуется на дело рук своих соотечественников!.. Когда я обмолвилась, что не надо меня агитировать, лейтенант удивился и заявил, что у его начальства и в мыслях не было давить на меня пейзажами сожженных вокзалов, развалинами городов, угрюмыми пожарищами Смоленска и Минска, но прежде видом калек, толкавшихся на перронах.

На вокзалах, mein Freund (мой друг), было очень много калек. Кстати, по их виду никак не скажешь, что они и их товарищи сумели одолеть наш непобедимый вермахт.

До Берлина мы успели подружиться, но дружба закончилась на перроне, где лейтенант пожелал мне удачи, вручил небольшую сумму денег и козырнув отправился к поджидавшей его машине. Взять меня с собой он не предложил.

Бросить женщину на берлинском вокзале, среди руин и гор мусора, среди обнищавших и хмурых жителей – это вполне в духе оккупантов. В отместку я решила не сдаваться.

Как добиралась до Дюссельдорфа, рассказывать не буду. Это была дорога в никуда. Меня спасало инкогнито. Пассажиры не стеснялись выражать ненависть в адрес нацистских бонз, союзников, русских дикарей, рыщущих по домам в поисках водки, и наглых негров, за пачку сигарет требовавших от немецких женщин всего, чего бы им не взбрело в голову.

Неприязненное отношение моих сограждан к дочери эсэсовского генерала я ощутила позже, в Дюссельдорфе.

Нет, грубостей не было, но в прачечной, куда я устроилась с помощью дальней родственницы – ничего более существенного мне как дочери видного нациста найти не удалось, – меня намерено сторонились. Как‑то одна из сотрудниц не без презрения выразилась в том смысле, чтобы я не выпендривалась и вела себя тихо. Точно также выразился Ротте, когда выкрал меня и спрятал в подвале. Сотрудница добавила – вы неплохо поживились при фюрере, вволю ели–пили, прятались в роскошных убежищах, так что теперь самое время для таких как я стирать грязное белье оккупантов.

В это трудно поверить, но они не могли простить мне капитуляцию! Послушать их, так это именно по моей вине Германия проиграла войну.

Unglaublich!* (сноска: невероятно!)

Но это полбеды. Тогда я очень нуждалась в поддержке. Мне был необходим защитник. Я часто плакала по ночам.

Он появился в начале сорок шестого года. Подошел на улице, окликнул, и я потеряла сознание. Алекс–Еско едва успел подхватить меня.

Он спас меня, как когда‑то спас мою Пусси. Это было очень благородно с его стороны…»

Прочитав эти строки, я наглядно представил задумчивую, всезнающую улыбку фрау Магди. Только история способна улыбаться подобным образом, особенно, когда ей случалось баловать людей метеорологическими прогнозами, например – «над всей Испанией безоблачное небо».

« …Мы поспешили в мою клетушку, которую мне посчастливилось снять на улице Канареек неподалеку от нашего родового гнезда. Квартал, где я провела детство, представлял собой груду развалин, там было опасно ходить не только по ночам, но и в светлое время суток.

Кстати, назвать в ту пору Дюссельдорф местом, предназначенным для проживания людей, можно было только при очень богатом воображении. Альтштадт, составлявший сердцевину города – города Генриха Гейне, Роберта Шумана, Мендельсона и Брамса – был разбомблен до основания, как, впрочем, и большинство промышленных районов и рабочих пригородов. Центральный проспект, знаменитый Кё – чудо–бульвар с протекавшим по середине каналом, лежал в руинах и просматривался на всем протяжении. Правда, смотреть было особенно не на что. Развалины древнего Вавилона с куда большим основанием можно было назвать городом, чем мой родной Дюссельдорф. Там, где мне удалось найти пристанище, еще оставались жилые дома, однако теснота была ужасная!

Еско спал двое суток и все это время я провела возле него. Я не пошла на работу. Я истратила все, что сумела сэкономить, но достала кофе.

Скоро мы сменили местожительство и переехали в более благоустроенный квартал в Нойсе – это на противоположном берегу Рейна. Там, по крайней мере, в дома подавали воду и время от времени убирали кучи гниющего мусора. Затем неожиданно Еско вновь затеял переезд, после чего предупредил меня, чтобы я была осторожней. С наступлением темноты он запретил мне выходить из дома. В те дни Алекс строил планы отъезда за океан, в Аргентину или Уругвай, где местные жители менее предвзято относились к немцам. Мы по карте выбирали место, где смогли бы найти достойное пристанище, мечтали о путешествиях, необитаемых островах, экзотических странах. Только надо было немного подлечиться и подождать. Муж был еще очень слаб, в последние дни войны его серьезно ранили.