Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля

Мы, цепные псы режима, тоже имели чувства и не всегда отрицательные, а порой вполне человеческие, но прежде всего у нас ценилась интуиция. Эта способность головного мозга при поддержке опыта подсказала, что напортачил я по–крупному.

Но в чем и когда?!

Осторожно поинтересовался.

— Я полагал, что вопрос о Гессе может решиться еще до того момента, как вы вернетесь из Тегерана.

Генерал буквально вышел из себя – судорожно сорвал себя очки, начал протирать стекла. Потом, едва сдерживая гнев, выругался.

— Причем здесь, черт его возьми, Гесс?! Как вы проглядели, что Шеель на грани провала?!

На такое обвинение я не сразу нашел убедительный ответ. Брякнул первое, что пришло в голову.

— Я запретил ему ввязываться в какие бы то ни было авантюры…

— Это не оправдание, Николай Михайлович! Это не может считаться оправданием!! У меня, к сожалению, складывается впечатление, что вы мало того, что невнимательно прочли сообщение Второго, но и с неоправданным легкомыслием отнеслись к его словам насчет Ротте. Такая халатность граничит с преступлением! Неужели вас ничего не встревожило в этой записке?

Я позволил себе пожать плечами.

Не знаю по этой ли или по какой причине, но Федотов внезапно успокоился.

— Садитесь, – предложил он.

Я сел.

Федотов вернулся за стол и неожиданно вполне обыденно поделился.

— Сразу после приземления – на Лубянку, здесь начал просматривать дела. Гляжу – сообщение Шееля. У меня сложилось впечатление, что в отсутствии начальства вы здесь совсем распустились. Мышей, так сказать, перестали ловить, и это в свете новых задач, которые поставила перед нами партия. Товарищ Сталин поставил.

Он внезапно замолчал. Пауза была долгая, нервная. Я впервые ощутил, на какой раскаленной сковородке сидело руководство и, поверишь, неожиданно возблагодарил Бога, что год назад не поддался на уговоры Абакумова перейти к нему в СМЕРШ на генеральскую должность. Я знал свою работу, любил ее, меня ценили за то, что я знал и любил свою работу, и, как оказалось, на весах жизни и смерти это значило куда больше всяких чинов, должностей, регалий.

Федотов наконец решил выложить причину, заставившую его после приземления немедленно отправиться на Лубянку.

— В Тегеране нарком при личном докладе упомянул о германском урановом проекте. Хозяин выслушал, потом неожиданно поинтересовался, как там наши «близнецы»? Удалось ли им выполнить задание партии подобраться поближе к этой программе?

Берия ответил, что я как раз и занимаюсь этим заданием. Сталин приказал вызвать меня.

Ко мне он обратился с тем же вопросом и так хитро спросил, что я сразу догадался – вопрос давно назрел, ему только нужен был повод.

Я ответил, что усилия Второго внедриться в немецкий урановый проект пока не приносят результата. Шееля даже не подпускают к Далему.

— Как так? – удивился Сталин. – В ракетную программу пустили, а к бомбе не подпускают? Выходит, урановый проект охраняется намного серьезнее, чем хозяйство в Пенемюнде? Или, может, товарищ Второй потерял доверие?

— Таких данных у нас нет, товарищ Сталин. Урановый проект пока не вышел из экспериментальной стадии, а изделие фон Брауна уже запущено в производство. К тому же суммы, выделяемые на урановую бомбу и ракеты, несопоставимы. Трудность в том, что Второй не специалист в ядерной физике и, если так можно выразиться, является чужаком в этой области, а чужаков там не любят. К тому же урановый проект раздроблен, там нет ярко выраженного руководителя как генерал Дорнбергер.

— Чужаков нигде не любят, – согласился Хозяин, – но я, товарищ Федотов, веду речь о другом. Я хочу еще раз подчеркнуть, мы должны иметь подробные сведения о всех разработках фашистов в области вооружений. Ракета – хорошо, атомная бомба – еще лучше, но мне кажется наша разведка слишком увлеклась этими проектами. На что Германия тратит более всего средств? На ракеты? Нет. На бомбу? Тоже нет? Скажите, товарищ Федотов, у вас есть ответ на этот вопрос?

Я решил резать правду–матку.

— Я не готов дать ответ на этот вопрос, товарищ Сталин.

— Это хорошо, что вы не стали обманывать партию, товарищ Федотов. Я вам отвечу – более всего средств нацисты тратят не на атомную бомбу или ракеты, а на какое‑то «Аненэрбе».* (сноска: На Нюрнбергском процессе, когда слушалось дело руководителей «Аненербе», выяснилось, что к концу войны по каналам этой организации в неизвестном направлении ушли огромные суммы денег – что‑то около 50 миллиардов золотых рейхсмарок.) Вам что‑нибудь говорит это слово?