Михаил Нестеров - Направление главного удара

Он всегда останавливался в этих апартаментах, расположенных в жилом крыле британского посольства. Две смежные комнаты плюс роскошная ванная, отделанная зеленым мрамором, походили на гостиничный люкс. Первое, что он делал, распаковывая нехитрый багаж, — ставил на рабочий стол фотографию своей семьи и щелкал по носу младшей дочери; на фото она была изображена с огромным белым бантом.

Апартаменты были обставлены в современном стиле. Портрет королевы в деревянной рамке выглядел бы неуместно. На стене, между двумя окнами, висел снимок правящей особы, заключенный в тонкую оправу: розовая шляпка, в руках розовая же сумочка.

Стэнфорд уже закончил бритье и освежался лосьоном. Педантично закрутив крышку и поставив флакон на зеркальную полочку, он вышел в гостиную и взял со стола трезвонивший телефон.

— Да? — ответил он на звонок. И вдруг изменился в лице. — Кто?! Почему на связь выходишь ты?

Разведчик прошлепал босыми ногами по паркету к окну. Тронул рукой занавеску, словно готовился увидеть на посольской площади абонента — в мокрой десантной одежде, со спутанными, в зеленых водорослях, волосами.

— Это важно, — слышал он голос Весны. — У меня десять минут.

— Позвони через девять минут.

Стэнфорд быстро оделся. Галстук он завязывал на ходу, сбегая по широкой лестнице. Его нервные пальцы, скользящие по шелку, словно сглаживали беспокойство, вспыхнувшее в груди.

Похлопав по карману, он вынул ключи от машины, открыл дверцу и сел за руль. Подъехав к воротам, он ответил кивком на приветствие дежурного офицера охраны — лет тридцати пяти, своего ровесника. Едва он повернул за угол особняка, как трубка снова ожила.

— Почему звонишь ты, а не Хантер? — повторил вопрос Стэнфорд. На него накатила волна слабости, он уже не мог вести машину и заглушил двигатель. Он повел шеей и ослабил галстук, сорвал его и бросил на кресло переднего пассажира.

«Что я делаю?»

Он поставил на зеленое сукно многое, если не все: где огромные деньги — там и огромный риск. Его задело вмешательство русских агентов, так или иначе было затронуто его самолюбие. Его слух осквернило собачье скуление Гарри Капано и непростительный лай Гуджрала. В душе стало пусто, когда опустел лицевой счет в банке.

— Я посчитала обязанной поставить вас в известность, Вуди.

«Вуди... Она впервые называет меня по имени. Но... привычно, что ли, словно такая форма общения давно вошла в практику».

— Что-то с грузом?

— Мы подняли его.

«Подняли... Боже... Неужели?..»

— С Хантером ничего не случилось?

— Случилось, Вуди...

— Черт!.. Черт, черт!

«Хотя... так даже лучше. Он хотел завязать, вот и завязал. С меня свечка».

— Еще есть потери?

— Безвозвратная только одна — Хантер. Он с минуты на минуту будет здесь, рядом со мной.

«Что, черт возьми, происходит?!»

— Мы подняли груз, но...

Стэнфорд начал понимать, в чем дело. Сейчас эта смазливая шлюха сообщит о состоянии груза — он-де подмочен и восстановлению не подлежит, Ну нет, моя милая, ничего у вас с Хантером не получится, не на того напали.

— Не морочьте мне голову! Что, недостает какой-то части? Сколько килограммов потеряно?

— Все гораздо хуже, чем ты можешь представить, Вуди.

«Так я и знал...»

— Дай мне Хантера!

— Боюсь, он будет здесь с минуты...

— Я это уже слышал!

— ...и не успею сказать, что...

— Что?

— Мы подняли больше...

«Намок. Сейчас она скажет, что товар намок. Увеличился в размерах, накопил за три месяца массу. Диагноз — водянка».

— Ровно тонну.

«Сколько?!»

Вот сейчас Вуди Стэнфорд знал, что услышит дальше, В его желудке отозвалось пустотой, к горлу подкатил тошнотворный ком, ноги и кончики пальцев похолодели.

— Сколько пакетов вы подняли? — Он точно знал, сколько должно быть пакетов, — сто шестьдесят пять штук.

— Триста тридцать.

В два раза больше. На борту самолета была тонна опия, тогда как Гуджрал сообщил о пятистах килограммах.

— Хантер собирался сказать мне об этом?

— Нет. Он был в сговоре с Гуджралом. И велел нам держать язык за зубами. Я вижу его, Вуди, он идет сюда.

— Да-да. Спасибо тебе... Весна. Жди меня. И сама не проколись.

Вуди уже не помнил, когда в последний раз на его глаза набегали слезы злости. Он считал себя человеком, к которому неприменимо это позорное слово «кинули». Он припомнил многое. Как наяву он увидел Хантера в своей машине, услышал свой вопрос «Что с тобой? Ты заикаешься». Прежде чем заикнуться, он весь напрягся: «Что?! Ты вышел на след Конрада?!»