Михаил Нестеров - Последний контракт

Эта сцена не подействовала и на Миранду. Ничего захватывающего или интересного, а точнее — ничего нового. Все жевано-пережевано. Хотя и не театрализовано. Такие сцены можно наблюдать на каждом шагу. Все московские улицы превратились в сценические площадки, и это уже давно перестало удивлять.

Марк немного ошибался, видя в Рукавишникове человека, который изо всех сил старался казаться бесстрашным. За то говорил его невозмутимый облик, лицо, источающее неустрашимость и беспредел. Сергей мог легко сорвать с него эту маску и увидеть его кипящую от страха плоть.

— Ответишь на пару вопросов, — сказал Марковцев, когда Рукавишников сел в кресло и небрежно закинул ногу за ногу.

— Не напарывайся на разборки, мужик, — решил предупредить он.

Сергей опустил ствол пистолета и прострелил ему колено.

Миранда вскрикнула. Спектакль для нее кончился и ей захотелось бежать отсюда, где на ее глазах пролилась кровь.

— Понравился отдых в Афинах?.. — Сергей сдвинул брови. — Когда кончатся патроны, я начну ломать тебя руками.

«Марковцев, Марковцев...» — билось в голове Рукавишникова, но больше в колене, словно Сергей, приложив стетоскоп к груди жертвы, попадал в ритм колотящегося за решеткой сердца, выпуская пулю за пулей. Он никогда не видел Марковцева, только слышал и всегда одобрительно кивал: авторитетная личность. Он рассекретил себя одним-единственным вопросом. Но должен задать два. Когда? Когда закончит мысленный отсчет и прострелит вторую ногу?

Но Сергей повторно выстрелил в горящую огнем рану. Коленная чашечка разлетелась на мелкие осколки. Как будто Рукавишников отпустил ее, налитую до краев свинцом и кровью, не в силах удерживать.

— Марковцев, — сквозь зубы простонал хозяин, — при чем тут я, подумай? Мне сказали, я сделал.

— Значит, в Афинах ты был в деловой командировке. Принято. Второй вопрос: что сказал священник перед смертью? Ведь вы не сразу убили его.

Сергей ждал одного ответа.

«Кровь козлов уничтожает грехи».

Сергею показалось, что искривленные болью губы Рукавишникова прошептали именно это.

— Так что сказал священник перед смертью? Что он говорил?

— Что кто-то придет за нами.

Сергей глубоко выдохнул и ощутил в руках и в груди слабость.

— Вот видишь: он сдержал слово. — Сергей поднял пистолет, целясь в голову Рукавишникова.

— Ты не убьешь меня. — На хозяина квартиры будто обрушилась уверенность. С ним творилось что-то непонятное. Он смотрел на пистолет и не видел его. Но ощущал страшную боль. Он видел себя на хирургическом столе, где ему делают операцию. «Будет жить» — это не слова хирургов, а его собственные; это успокаивающее, лошадиная доза обезболивающего.

На другом столе, похожем на капот «Фольксвагена», развалился окровавленный Дудников. «Черная метка, Володя! — кричит он. — Черная метка! Пора топать на городской могильник».

Рукавишников тряхнул головой и с этого момента уже не отрывал взгляда от Сергея.

— Что ты поимеешь с этого, Марковцев?

«Я приду за каждым, и каждый будет ждать меня. Когда ты на очереди, это сильно вразумляет».

Марковцев нажал на спусковой крючок, и пуля тяжелым сквозняком влетела в голову Рукавишникова.

— Пойдем, Миранда, — позвал Марк девушку. — Теперь мы все заодно — ты, я, твой отец.

Сказать, что она была напугана, значит, ничего не сказать. Она была смертельно напугана.

И все же нашла в себе силы спросить:

— Зачем вы это сделали... при мне?

На это у Сергея был готовый ответ:

— Чтобы образ твоего отца, его регалии и финансовые кубки ожили для тебя и наполнились смыслом. Ну, как тебе это на вкус и на взгляд?..

Герман Адамский протестировал Марковцева неопределенным взглядом. Быстрый такой взгляд, отметил Сергей, не затяжной, без намека на какую-никакую иронию. И страха в нем не было. Прикинул, что может вложить в свой взгляд Адамский в конце беседы. Тоже что-то совсем простое, например: «Ну вот и все, Сергей Максимович».

— Мы квиты?

Было видно, что это не его слова. «Матиаса?» — прикинул Сергей. Тоже нет. Что-то производное от этих людей.

— Я не хочу обсуждать тему — зря или не зря ты втянул в свои разборки Миранду. Это ваше — твое и шефа — дело. Скажет он мне, я уберу тебя на глазах твоей дочери. На этом закроем тему. Для тебе есть работа. Нам нужны твои руки и твой опыт.

Марковцев, глядя на раздвоенный нос Германа, мысленно посоветовав ему сморкнуться и подтереться туалетной бумагой.