Михаил Нестеров - Приказ обсуждению не подлежит

Сергей мысленно прикинул расстояние до коридора, в котором Макс не обнаружил караула (обнадеживающий факт, настраивающий на молниеносные действия), до башни, стены которой могли стать хорошим проводником звуков. Что командиру совсем не понравилось: при интенсивном огне и отдельных выкриках часовой в башне запросто мог насторожиться. Марк наморщился: нужно было снимать хотя бы часового на башне.

И он тут же исправил ошибку. Обернувшись к Иваненко, он показал ему направление круговым движением руки («поднимайся на башню»), ею же провел по горлу — «бери часового». Хирург освободил себя от сумки и неслышно скользнул за дверь, которую прикрыл за собой.

Макс показывал положение дел в помещении, где сосредоточилась охрана. Пока все тихо. Он лишь заглянул внутрь, опустившись на колено, но нескольких мгновений хватило и для того, чтобы посчитать караульных.

Сейчас Макс Мейер, прислонившись к стене в непосредственной близости от двери, ориентировался по звукам.

Командир группы дал и себе и Хирургу ровно минуту, по истечении которой отдал команду на штурм.

Араб-христианин Сабит Якуб насторожился, когда расслышал отдаленный гул и частые щелчки. Похоже на рассерженный пчелиный рой, на который напали охотницы-щурки.

Сабит нес службу в западном крыле. В основном торчал в санчасти, ведя бесконечные разговоры ни о чем с дежурным фельдшером. Пили кофе и без конца бегали в туалет, расположенный рядом с санчастью.

Вот и сейчас Сабит выходил из отхожего места.

Непонятные звуки, коснувшиеся его ушей, насторожили охранника по той причине, что он не смог сразу же определить их происхождение. Сразу. Поскольку давно и безошибочно научился распознавать тот или иной шум, фон, каким бы слабым он ни был.

Что-то неординарное, из ряда вон выходящее терзало чуткие барабанные перепонки и стремительно подбиралось к груди. Подобно сквозняку, странный шепоток проникал в эту часть тюрьмы по длинному коридору, где нес караульную службу товарищ Сабита Хасан.

Сабит даже не пытался анализировать свои действия, почему он крадется к очередному посту, а не двигается к нему с маршевой скоростью встревоженного охранника; почему взмокла ладонь, лежащая на цевье автомата; почему вяжет его по рукам и ногам, сковывая движения, все усиливающаяся тревога.

Он не успел дойти до крайней опоры, уходящей на второй этаж, и понял, что это. Это страх тяжелым свинцом наливал тело.

В прошлом году Сабита обокрали. Воры проникли через кухню и орудовали на первом этаже его дома. Сабит слышал их, но не мог двинуться с места. Он удерживал жену, старался не смотреть на тумбочку, где лежал пистолет.

Он не был трусом, но — боялся. Больше за себя, нежели за жену и детей, потому, наверное, что страх сковал его тело и был предвестником чего-то еще более страшного. Сработал животный инстинкт самосохранения. Так самка при нападении более сильного соперника бросает своих детей, чтобы снова воспроизвести потомство; а этих уже не спасешь… Только Сабит боялся за свою шкуру, потому что был наделен каким-никаким разумом. Именно мысли, которые копошились, как черви, в черепной коробке, показывали лицо настоящего человека. Был бы он безумным, выскочил бы из спальни даже безоружным.

И Сабит остановился. Ровно под тем местом, где несколькими минутами раньше Сергей Иваненко нанес Хасану смертельный удар ножом.

Сабит был один; но если бы рядом оказался товарищ, он шел бы за ним, скрываясь за его широкими плечами. Но, скорее всего, они часто менялись бы местами.

И еще одно, доселе неизвестное качество обнаружил в себе Сабит: да, он остановился, но не пошел назад; он был напуган, но приковало его к месту еще и любопытство. Жуткая смесь. Он почти догадался, что происходит, по всей вероятности, в отделении смертников.

Более конкретно: его словно попросили уйти оттуда и приказали молчать.

Почти догадался. И был только один способ проверить свою догадку. Ему даже не пришлось оборачиваться, чтобы нащупать на стене клавишу тревоги. Он нажал на нее раз, другой, третий. Но пронзительного воя сирены не услышал.

Иваненко отмерил пять ступеней, на шестой остановился, прислушавшись. Напрасно. Звуки с улицы буквально оглушили бойца, проведшего длительное время в почти идеальной тишине. Этот громкий фон глушил шаги часового, так что не разобрать, где он находится.

Площадка дозорной башни была большой — размером с ринг для боев без правил — и разве что не опутанная стальной сеткой. Часовой либо справа, либо слева.