Михаил Нестеров - Спецназ не сдается

А Джека жаль...

Он был хорошим товарищем, любил свою семью. Если бы не Крекер в ту решающую минуту стоял рядом, а Джек и слова капитана были бы обращены к нему: «Ты со мной?», то все вышло бы по-другому. Джек единственный из своих, кто не прошел испытания людскими пороками, ошибками и слабостями. Яков, заочно предлагая ему сыграть, оказался в проигрыше. А казалось, что выиграет вчистую.

Возбужденный сдобренным дьявольским ветром голос командира: «Мы уходим! Что будем делать каждый со своей сотней миллионов?» На него «правильно» отреагировал лишь Саша Маленький, с трудом справляясь с «Зодиаком» и бросая вороньи взгляды наверх, ожидая Алана, этот никчемный придаток к команде. Сотней так сотней, уходим так уходим.

В ушах Якова навечно застрял восковой пробкой глухой и громкий выкрик Жени Каталина: «Куда уходим?! Ты о чем, командир?!» В первую очередь он думал о жене, детях, родителях. Особенно остро это проявилось перед лицом черной бушующей ночи, этим предвестником расставания. Уже бросалось небо первыми струями дождя, подсвечивая их серпантином робких пока молний и ожидая самого страшного катаклизма, сотворенного руками человека.

А Саша Маленький сказал что-то глупое Джеку: «Окстись, Женя...»

Там, на лайнере, в каюте Али-Шарифа, было время подумать и самому командиру, и Саше Большому, и Крекеру. Остался лишь маленький довесок к этому времени, когда вся команда окажется на палубе «Зодиака».

Джек уже был в гидрокомбинезоне, с дыхательным аппаратом за спиной. Он торопился так, словно в десятке метров от лайнера тонула его семья. Больше он ничего не сказал. Он сунул загубник в рот и спиной назад упал в воду. А глаза за маской напоследок бросили: «Мне с вами не по пути».

И еще одна вещь резала сердце капитану. Джек так скоро покинул лодку лишь для того, чтобы дать остальным осуществить свои планы, чтобы они не столкнулись с лодкой Сергея Перминова. Вот тогда уйти было бы гораздо труднее. Наверное, невозможно.

Неизвестно, сколько продержался под водой Джек: после взрыва его почти сразу втянуло в развороченную пасть парома, вырулившего вправо, выхода из которого не было. Бушующий напор воды скорее всего сразу сорвал с боевого пловца маску, порвал дыхательные трубки. А он все пытался, пытался выбраться из вечности... Моравец не мог видеть его глаз, но наверняка знал, что они разбухли от давления, как от рыданий.

Яков был сильным человеком, но не мог избавиться от этого кошмарного видения. Если он и виноват в чьей-то смерти, то только в смерти Каталина. И это убивало его с каждой минутой. Кромсали другие глаза Джека, в которых отразилось бесчестье целой команды и его тоже: «Мне деньги нужны, пацаны. Наташка уже второго носит, нам бы отдельную квартиру...»

Бесчестье...

И Яков снова рубил рукой воздух, прося помощи — только одной вещи недоставало в его жизни, короткого слова: «Простите...»

Он понимал, что такие мысли еще и от безысходности, от смертельной тоски, которая взяла за горло и не отпускала. Здесь, на Черепашьем, у него будущего не было, не было ничего, что могло бы залечить рану.

Также он понял, что не становился слабей, а мельче, что ли. Высыхал и таял на глазах, как тот человек из рассказа Скотта Фицджеральда, чтобы умереть в глубоком младенчестве.

Если он и просил бога о чем-то, то только об одном: увидеть вдалеке шхуну, а на ней своих товарищей, и чтобы они, прежде чем развернуться и уйти навсегда, услышали его крик: «Простите!»

И все. Он бы любую смерть принял спокойно.

Как и обманутый Али Мохаммед, он сходил с ума и, наверное, понимал это. Может быть, принял свою участь как наказание. Но все смотрел на море, чтобы увидеть и прокричать. Если слова о прощении застрянут в горле, он разлепит его другими:

— Я человек!

Они все поймут.

«Литораль» встретил Сергея неизменной атмосферой. Магомед Магомедалиев тоже, видимо, не мог отказаться от своих привычек и, завидев «заурядного» капитана траулера, пошел ему навстречу.

— Я знал, что ты придешь, — хохотнул рыбный воротила. — Ты раскусил меня в прошлый раз и теперь знаешь мое главное качество. — Дагестанец многозначительно поднял толстый палец: — Мою доброту. Давай выпьем, брателло, а потом я назову тебе реальную цену твоей лодки.

— Марс, она не продается. Я могу обменять ее на твои услуги.

Магомедалиев уселся за столик и долго не сводил глаз с капитана рыбацкой шхуны.