Михаил Нестеров - Спецназ не сдается

Осетин, улыбнувшись, протянул женщине розу и представился:

— Алан. Здравствуйте.

— Добрый вечер. Лена, — ответила хозяйка, как-то неумело держа цветок и разглядывая его как диковину. «Какой красивый!» — вертелось на языке. Яков не часто дарил ей цветы, а розы — никогда. Она глянула на мужа — он уже хмурится. Наверняка досадует и на себя, и на гостя.

Москвичи прошли в комнату. Яков шагнул за женой на кухню и прикрыл дверь.

— Кто они? — шепотом спросила Елена.

— Не спрашивай, — Яков постарался согнать с лица хмурое выражение. «Акцию» с розой, подаренной Аланом, он окрестил выходкой осетина и в этом направлении пошел еще дальше: когда он сам купит цветы, в глазах жены увидит немой вопрос: «Исправляешься или берешь пример?» — Пришли по работе, — все же ответил он.

— Ах, по работе... — Она налила воды и поставила цветок в вазу. — Мне погулять?

— Не заводись. Лучше вспомни, когда ты последний раз гуляла.

— Я что делала?! — ее тонкие брови выгнулись, как крылья чайки. — Гуляла?!

— Не цепляйся к словам. Ты прекрасно поняла, о чем речь.

— Не буду мешать. Приятно провести время.

Елена снова появилась перед гостями через десять минут, одетая в черный пуловер «гольф» с короткими рукавами и греческим узором на груди и белые брюки. Уже без своих «смешных» хвостиков. После них волосы лежали на плечах девушки довольно строго. Именно в таком виде ее привыкли видеть в школе, где она преподавала историю.

— Я погуляю, — громко заявила она, прошествовав в прихожую.

Хлопнула дверь, а Яков, обращаясь к себе, неожиданно сказал:

— Мы поссорились.

Виталий рассмеялся. Элегантно так, заметил раздосадованный хозяин квартиры, без срыва на фальцет.

Все трое сидели за круглым столом в середине комнаты. В хрущевках редко увидишь такую картину, большинство обзавелось столами-книжками; кто-то экономил место, кто-то искусственно раздувал метраж или создавал иллюзию необъятных панельных хором.

— Алексей Александрович передает тебе привет, — приступил к делу Козырин.

Яков скривился, словно увидел стоматолога. А на три пачки долларов, которые гость выложил на стол, посмотрел как на вырванные зубы. Наивные. Они не догадывались о левом приработке капитана, о больших деньгах, которые, однако, стали для него обузой.

Впервые в жизни он заработал по-настоящему хорошие деньги, на которые можно было купить квартиру, построить дом, приобрести «Мерседес». Нищий на «Мерседесе» — вот и вся скорбная истина офицера на действительной службе.

Деньги есть, но ты не можешь ими распоряжаться, лишь тырить их у самого себя небольшими порциями, втихаря покупать дорогой коньяк. Тем не менее в душе шумно возилось высокомерное превосходство не над другими, а над прошлой жизнью, а значит, и над собой в прошлом. Оно соприкасается с настоящим, когда ты меняешь ларек с вонючей колбасой на элитный магазин деликатесов. Когда водка пьется легко, а не стоит как «шило» колом в горле и не сводит челюсти.

Он был готов купить право распоряжаться своими деньгами, но не был уверен, что оно продается. Был готов бросить службу, поменять «нищенский», черный с «золотом» мундир на цивильный костюм. Но его пока не отпускали.

Черная с «золотом» одежда моряка, символизирующая вечный траур и парад... Нет, ее он бы не поменял, а бережно повесил в шкаф.

Сенатор. Помощник. Они были предусмотрительными, но им не хватило... дальновидности. Два одинаковых по значению слова все же разнились.

Они не платили больших денег, говоря, что настоящие деньги впереди. Они своими подачками вели капитана, как водят осла за морковкой, постоянно маячившей у него перед глазами.

Они поступали мудро: заражали от одного чиха, а потом по ложке давали микстуру.

Они выжимали из капитана флотского спецназа все до капли. Может, они думали, что он станет одним из них, однажды наденет деловой костюм, потуже затянет галстук и явится к очередному нищему офицеру.

Хотел ли он этого?

Нет. Твердое нет.

Он не хотел служить, он просто хотел жить — вволю, в запас, чтобы хватило и на тот случай, если он окажется у черты. Однако это жизнь взаймы.

Когда он взял с Ильясова одних только денег около четырехсот тысяч долларов, не считая бриллиантов, в его голове родилась шалая мысль: показал им, что он не Яшка, за которого его приняли. Сейчас, вспомнив об этом, Яков освободился от раздражения, завладевшего им задолго до появления московских гостей.

Взяв деньги, Чех спросил: