Михаил Серегин - Когда стреляет мишень

— Да, у вас тут серьезно, — проговорил Владимир. — Чувствуется основательный подход к делу.

— Это все работа Фокина, — прокомментировал Чечеткин. — Это он установил тот порядок, по которому ведется сейчас охранная служба.

...По мере того как автомобиль стремительно поглощал расстояние, отделяющее его от загородного дома Коваленко, Свиридов все чаще ловил себя на мысли, сколь двойственно его вхождение в события последней ночи и в расхлебывание их последствий. С одной стороны, он чувствовал себя обязанным сделать все возможное для того, чтобы найти Афанасия и обезопасить Аню от легко предугадываемой, но всегда тем не менее неожиданной беды.

С другой стороны, он понимал, что, быть может, взялся не за свое дело. Нельзя дразнить собственную память такой магнетически желанной и притягательной близостью к той, которая потеряна для тебя навсегда. Та, вернуть которую может только безумство — безумство судьбы или собственное, самое опасное и непредсказуемое.

Смертоносный, нелепый жребий судьбы.

Все давно потухло, и незачем ворошить угли безвозвратно потухшего костра, — в который раз говорил себе Владимир. Ему уже давно не восемнадцать лет. Он профессионал, и Аня для него отныне только объект тщательной охраны и наблюдения, а не женщина.

Тем более женщина любимая.

И все-таки всякий раз, когда он произносил ее имя — даже мысленно, даже в разладе с собственной совестью, — что-то начинало трепетать в его, как ему казалось, так обманчиво холодной и насмешливо-циничной душе.

Что-то продолжало гореть под мертвым пеплом старого осеннего костра.

Точно так же, как в Москве, его провели в комнату и оставили ждать. В комнате, затененной жалюзи на всех трех больших окнах, было довольно темно, а так как ждать пришлось достаточно долго, то он все-таки заставил себя чуть задремать, надеясь на отлаженные сигнальные системы своего организма. На то, что в нужный момент он всегда успеет проснуться.

Вероятно, он переоценил собственные возможности. Или же степень накопившейся почти за двое бессонных суток усталости. Но только проснулся он не от того, что внутренний таймер скомандовал «подъем».

Просто он почувствовал, что кто-то пристально и неотрывно смотрит на него.

Владимир открыл глаза, и в узкой полосе яркого утреннего света из-под жалюзи на него выплыло неподвижное тонкое лицо Ани.

Свиридов как-то по-собачьи дернул головой, и вся сонливость немедленно улетучилась.

— Ты так хорошо дремал, — медленно, без улыбки и приветствия произнесла Анна, — я даже не решилась тебя разбудить.

В последних словах, как показалось Свиридову, прозвучала оскорбительно тонкая ирония, но неуловимый аромат насмешки улетучился уже со следующими словами Ани:

— Хорошо, что ты все-таки приехал. Я все это время ждала, что ты перезвонишь и скажешь, что нет, дескать, я не пойду на поводу у взбалмошной бабы, которой взбрело в голову, что она в опасности... Такой, знаете ли, каприз заскучавшей жены миллионера.

— Разве я мог так поступить? — в тон ей без улыбки спросил Свиридов.

— Откуда я знаю, насколько ты изменился за этот год и как ты относишься ко мне теперь.

Владимир, скептически усмехнувшись, встал с кресла.

— Психологические изыски — это уже лишнее, — не сумев отказать себе в соблазне ядовитой насмешки, произнес он. — Во-первых, я решил, господин Коваленко не постоит за расходами.

Хотя бы ради этого стоило поехать. Во-вторых, Афанасий...

— Ты уже виделся с Сергеем Всеволодовичем? — перебила его Аня.

— Да, в его московской квартире. Он даже любезно показал мне то место, где, по его словам, на него и было совершено покушение.

— И что?

— Я думаю, что исполнитель этого заказа был то ли круглым невеждой в своем деле, то ли перед ним не ставилась задача устранить Коваленко. По крайней мере, я проследил, откуда, судя по траектории полета пули, он мог стрелять. И сделал один интересный для себя вывод.

— Какой вывод? — встревоженно спросила Аня.

— С такой позиции я бы уложил вас обоих на месте за доли секунды даже сквозь закрытые жалюзи. Достаточно было бы знать, что вы находитесь в этой комнате, куда твой супруг накануне установил это занимательное кривое зеркало. Интересно, зачем?

Анна надменно опустила глаза, и ее лицо сразу приобрело выражение глубокой отчужденности.

— Пройдем в дом, — наконец сказала она.

Свиридов огляделся по сторонам.

— А это, простите, что такое?