Владимир Моргунов - Ветер Занскара

Вынув листок из машинки, я сложил его и спрятал в карман, присоединив к двум предыдущим. Потом достал из кармана носовой платок и не спеша протер части машинки, которых касался руками. Незачем смущать и путать тех, кто будет здесь после меня. До меня все равно никаких отпечатков ни на клавишах, ни на ручке валика не существовало. Выключив свет в спальне, я опять вернулся в гостиную и зажег освещение там — я принял вызов.

Рындин лежал на спине. Не похоже, что смерть застала его во время сна. Во всяком случае он проснулся, умирая. Поза явно напряженная, пальцы рук сжаты, голова рядом с подушкой, подбородок задран кверху, открывает шею, свободную от... Кажется, это называется странгуляционной полосой. Если бы его удавили, полоса бы присутствовала. Ее не было.

Инфаркт, инсульт? Или тюкнули чем по шее, переломив позвонки? Я провел ладонью в сантиметре от поверхности головы и шеи Рындина, прислушался к своим ощущениям. Потом точно так же пронес ладонь над всем его телом, не прикасаясь. Смерть вошла через голову. Или шею. Я еще не настолько владел искусством определять подобные вещи, чтобы назвать точное место входа. Это будет названо инсультом, а может, сердечной недостаточностью. Картина никаких сомнений и подозрений у судебно-медицинских экспертов не вызовет.

Я набрал «ноль-два» на кнопках телефонного аппарата, стоявшего на столике неподалеку от дивана. «Служебный» мужской голос отозвался немедленно. Вспомнив номер дома и квартиры Рындина, я сообщил их дежурному и кратко обрисовал ситуацию. Да, буду оставаться здесь до приезда ваших сотрудников, зовут меня Горюнов Николай Семенович. Кем приходился Рындину? Просто знакомым. Потом я вызвал «скорую», с ними разговор длился дольше, но тоже обещали приехать.

Милиция появилась через двенадцать минут — молодой лейтенант, старшина неопределенного возраста, и мужчина в костюме-тройке, с короткой стрижкой и слегка одутловатым лицом. Из-за отворота его пиджака выглядывал пистолет в наплечной кобуре. Мужчина в штатском показал свое удостоверение оперуполномоченного уголовного розыска. Потом он записал, что мне тридцать один год, что я не судим, в данный момент служу охранником в «Ониксе». О своем увольнении оттуда я умолчал. Безработный, находящийся в чужой квартире рядом с трупом малознакомого человека — такой набор данных мог оказаться достаточным, чтобы из разряда свидетелей перейти в разряд подозреваемых, а потом, глядишь, и в разряд похуже. Я сообщил им свою «легенду»; Рындин-де позвонил мне и, извинившись за беспокойство, попросил приехать к нему, потому что плохо себя чувствует и боится оставаться один. Версия выглядела вполне убедительно: конечно, я не был близким другом покойного, зато жил ближе всех его знакомых. А в «скорую» он мог просто не успеть позвонить.

Домой я вернулся в половине двенадцатого ночи. Похоже, что меня скоро оставят в покое. Подозревается смерть от острой сердечной недостаточности или чего-то в этом роде. Так я, во всяком случае, понял из отрывистых фраз, которыми обменивались врач «скорой» и милицейский медик. Ну и пусть подозревают, их дело — написать заключение, пополнить статистику, вывести «процент». Я-то знал, что Рындина убили и понимал — как. Ни механических повреждений, ни капельки яда в крови в тканях, ни крохотной красной точки на вене, появляющейся, если убивают введением в нее нескольких кубиков воздуха.

Н-да, намерения у противной стороны серьезные, методы самые радикальные и изощренные. Но кто эта «противная сторона»? Кого так задел неудачник и скандалист Рындин? Фирму «Оникс» своей разоблачительной статьей? Так подобные разоблачения сейчас остроту свою потеряли. «Деньги партии?» Не так уж много этих денег в фирме Гладышева «отмылось» — не та сфера, не тот масштаб. «Компетентные органы»? Ерунда, для них любые статьи, даже самые отчаянные, не более, чем комариный укус. Да и намеки по поводу «органов» были у Рындина довольно туманные. Сам Гладышев? Для него слишком тонко. Но ведь «спец методы» были! Рындина переправили в лучший мир, резко прервав циркуляцию его жизненной энергии.

Через несколько дней меня вызвал следователь прокуратуры Ищенко. Мужчина в синем костюме и розовом галстуке задавал мне вопросы типа: для чего я ходил к Рындину, почему я пошел к нему в тот вечер, не был ли я с ним в неприязненных отношениях? Нетрудно было предвидеть, что его раздражала бы неопределенность в ответах, немотивированность моих поступков.