Роман Кожухаров - Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)

Вражеские «пантеры» явно двигались к самому краю лесного выступа. Напрямую через лес не пошли, побоялись застрять. Или, что скорее всего, остереглись вражеской засады или мин. По грунтовке только что прошли другие экипажи, а связь у них в «зверинце» налажена хорошо, небось успели сведения запросить и получить.

— Командир… Командир… — его тряс за плечо Зарайский.

— Ты чего оставил?! Ты где должен? — закричал Демьян. — А ну…

Договорить он не успел.

— Горит, Дема… Горит… — как заведенный, говорил Зарайский, тыча трофейным «шмайсером» в сторону накатывавшего слева танка. Теперь и Гвоздев из-за дерева увидел, как языки желтого пламени будто проросли разом по всей броневой поверхности «пантеры» позади башни. Это на ходу, от инерции движения, растекалось, как жидкое тесто по сковороде, жидкое пламя.

— Чтоб тебя!.. — вслух выговорил Демьян.

— Это Фома… Его работа, — радостно кричал Сарай, все тряся Гвоздева за плечо.

Машина, которую все сильнее обнимало пламя, прошла еще несколько метров и вдруг остановилась.

Двигатели взревели с новой силой, и танк, резко развернувшись на месте, направился в поле. Он прошел поперек траектории движения второй «пантеры». Темно-серая дымящаяся машина вклинилась в желтое море пшеницы и покатилась дальше, в глубь поля, оставляя за собой широкую черную полосу взрытой пахоты.

Стерня по обеим сторонам колеи занялась огнем. Еле заметный ветер тянул со стороны реки, от леса в сторону колхоза. В какие-то доли секунды на левой стороне от борозды выросла стена пламени, которая стала двигаться в сторону подходившей по диагонали «пантеры». Колосья горели, как порох, чернели и обугливались с треском, перекрывавшим даже рев танковых двигателей.

Пятно выжженной стерни расширялось, бледно-красное пламя гудело, становясь все выше. Из него поднимался густой черно-сизый дым. Он пучился клубами, которые разносило по полю, застя обзор, закрывая все вокруг непроглядной дымовой завесой.

— Скорее… к Фаррахову!

«Курсовики» вражеских танков вслепую, но от этого еще с большей остервенелостью поливали длинными очередями лес из-за завесы огня и дыма. Под свист и щелканье пуль Гвоздев и Зарайский перебегали от одного ствола к другому. На Фаррахова они натолкнулись неожиданно. Налетели на него в обрывистой ложбинке.

Подмытое ливнями корневище высокой сосны обнажилось с одной стороны. Его Фаррах и использовал в качестве маскировочного укрытия, оставлявшего возможность для обзора в сторону поля и ведения огня.

Гвоздев, бежавший первым, чуть не наступил на бойца, искусно замаскировавшегося среди корней пологом из иголок и веток папоротника.

— Фу ты, черт! Фаррах! Скорее подымайся! — крикнул ему Гвоздев. — В поле пробиваться будем.

— А Фома? — спросил пулеметчик.

Он, извиваясь всем телом, быстро и ловко выбирался из-под корней. Пока он выползал, переплетенные корни шевелились, будто клубок толстых черно-коричневых змей, готовых вот-вот ужалить. Но они были не страшны, насмерть ужалить могли гулким и звонким роем разлетавшиеся среди стволов пулеметные очереди.

— Фома не маленький… Сообразят, что к чему… — скрипнув зубами, жестко ответил Демьян.

У него самого мелькнула мысль рвануть в сторону Фомина и Артюхова. Как ни вслушивался он в какофонию грохота, лязга и рева, как ни пытался выудить в этой оглушающей мешанине хотя бы окрик или выстрел с левого фланга, этого не удавалось. Не такой Фома простак. И «пантере» этой хвост он не просто так подшмалил. Зарайский будто прочитал мысли Гвоздева.

— Фома уже, поди, того… давно по колхозу отжигает… — крикнул он и захохотал.

— Некогда менять уговор. Фома знает — не ждем, ищем друг дружку на северо-западном углу колхозного периметра, так что за мной… — ободрившимся голосом проговорил Гвоздев.

Сделав отмашку рукой, Демьян стал пробираться вперед, к самой опушке. А сам невольно в очередной раз удивился непредсказуемому характеру Зарайского. Уже не первую неделю воевал он бок о бок с Аркадием, видел, как тот вел себя в переделках, под пулями и взрывами снарядов. Чем массированнее артобстрел и плотнее работа вражеских пулеметов, чем опаснее ситуация, тем веселее тот становился, бесшабашнее начинал себя вести.

Но как стихнет, так его словно подменяли на откровенного ленивца и сачка, которого заставить что-нибудь сделать можно только с помощью окрика и других подручных средств. Чудак-человек… Вот и сейчас: вражья сила напирает, положение — хуже некуда, а этот будто только ожил, а точнее, проснулся и все более входит в раж, наконец-то поймав кураж от происходящего.