Дон Пендлтон - Осада Сан-Диего

Да, Болан знал Винтерса, как самого себя, и он никак не мог допустить, чтобы этот стальной человек покончил с собой, как последний трус.

Ну а что касается его связи с мафией, то она была вполне объяснимой. Винтерс принадлежал к числу людей, которые живут по собственным нравственным правилам. Он постоянно выступал против политической системы, которая, по его мнению, несла ответственность за продолжение войны. Он часто не обращал внимание на политические директивы, которые исходили из Сайгона или Вашингтона. Неоднократно Болан подозревал, что в своих отчетах о действиях охотников Винтерс искажает полученную от них информацию.

Но система расправилась со строптивым своевластным полковником. Его бесцеремонно отстранили от командования и в качестве наказания перевели в один из отделов Генерального штаба в Сайгоне. Все знали, что приказы, касающиеся полковника, исходили от главы Пентагона. Хоулин Харлан стал слишком известен. Военные журналисты много и часто с восторгом писали о нем и тем самым невольно способствовали тому, что полковнику запретили участвовать в боевых действиях. Зато пацифистская пресса в США неистовствовала в своих антивоенных статьях, и Хоулин Харлан стал мешать людям из Вашингтона.

Через несколько месяцев срок службы Болана на передовой закончился. Он уехал в США, а через месяц снова попросился в свою часть. Его просьбу сразу же удовлетворили, и вскоре Болан вновь оказался на передовой среди своих охотников. Но Харлана Винтерса он больше не видел вплоть до последней встречи в библиотеке виллы.

Болан не всегда одобрял действия Винтерса, чье неформальное поведение оставляло желать лучшего. Но он всегда испытывал уважение и дружеские чувства к солдату, который был его учителем. Не осуждая покойного, он признавал, что между его бывшим командиром и мафией существовали определенные отношения. Однако Мак решил, что в Сан-Диего покойника все же проводят в последний путь с подобающими его рангу воинскими почестями.

Болан полагал, что эти связи возникли еще тогда, когда полковник, отстраненный от боевых действий, изнывал от безделья в Сайгоне. И тем не менее, он не представлял себе похорон Харлана Винтерса без воинских почестей.

— Что будем делать? — спросил Бланканалес.

— Мы проникнем в зону противника, — тихо сказал Болан, — взломаем его логово и спасем доброе имя полковника. Идет?

Бывшие охотники из команды «Эйбл» переглянулись, а «Гаджет» Шварц, откашлявшись, произнес:

— Значит, операция по спасению.

— Ради мертвого, — вздохнул Бланканалес.

— Ради памяти великого солдата, — поправил его Болан. — Он того заслужил. Разве не так?

— Да, — подтвердил Шварц.

— И не искажая отчета, — тихо добавил Бланканалес.

— Мы только вытащим его из той грязи, в которую он попал, — пояснил Болан. — Ну а судьей себе он будет сам.

— Хорошо, — согласился Бланканалес. — Последнее усилие ради его чести.

Временная осада Сан-Диего не была снята, наоборот, она обретала упорный, затяжной характер.

Команда «Эйбл» приняла вызов.

Серые предрассветные сумерки постепенно рассеивались. Калифорнийское небо обретало свою обычную чистоту и прозрачность, и на его фоне на северо-востоке уже четко вырисовывались неровные очертания гор.

Монтгомери Филд, небольшой аэродром для частных и небольших пассажирских самолетов, мирно дремал в ожидании нового дня.

Люди в белых комбинезонах — техники аэропорта — уже деловито сновали между самолетами, готовя их к предстоящим полетам.

Сигнальные огни и подсветка взлетно-посадочной полосы еще горели, из открытых ворот некоторых ангаров вырывались потоки яркого света и длинными вытянутыми прямоугольниками ложились на бетон рулежных дорожек. Через открытое окно диспетчерской на контрольной башне доносился стрекот работающего телетайпа.

«Чикано» Мануэль Рамирес и «Учитель» Джек Физзи сидели в кабине новенького грузовичка-вездехода, припаркованного у самой площади техобслуживания в тени ангара. Опустив стекло, Физзи выстукивал пальцами по крыше машины ритм мелодии кантри-рок, звучавшей по радио.

Водитель Рамирес оказался тучным, толстощеким малым с густой блестящей шевелюрой. Сшитый по мерке костюм был сильно измят и сидел на нем, как на корове. Мануэлю «Чикано» исполнилось сорок, и натворить он уже успел столько, что его разыскивала полиция трех штатов. Закрыв глаза, он положил голову на баранку, делая вид, что спит.