Дон Пендлтон - Саван на понедельник

Мотоцикл приближался. Мафиози, вцепившись руками в руль, слишком поздно заметил очередное препятствие, инстинктивно пригнулся, и нейлоновая нить попала ему прямо в рот. Ветки спружинили, и незадачливый малый, вылетев из седла, тяжело упал на спину. Мотоцикл по инерции проехал еще немного и с треском завалился набок.

У мотоциклиста весь рот был в крови, бедняга судорожно ловил воздух, пытаясь восстановить дыхание, но тяжелый сапог внезапно наступил ему на горло и раздавил гортань.

Оставив труп на дороге, Болан подошел к мотоциклу. Это была «ямаха», 80 кубических сантиметров, вездеход. Такой машиной мог бы управлять и десятилетний ребенок: ножное переключение передач, ручное управление сцеплением и газом. Крепкий и практичный механизм. К тому же, в отличие от водителя, он ничуть не пострадал.

Болан перебросил карабин за спину, сел на мотоцикл и покатил вниз.

Вот он одолел маленькое болотце, еще немного — и лес кончился, дорога вышла на зеленый луг. В двухстах метрах от себя Болан увидел мост и двух часовых, которые играли в футбол. Шум мотоцикла нисколько не отвлек их от забавы, и Болан смог подъехать к ним почти вплотную. Вдруг один из игроков поднял глаза и моментально отскочил в сторону, ища, где бы укрыться. Но Болан уже успел встать во весь рост, и маленький мотоцикл проехал у него между ног. Машина ударила прямо по часовому, и они оба, мотоцикл и человек, единым клубком покатились по траве.

В это время другой часовой судорожно пытался выдернуть пистолет его кобуры. Ему не хватило доли секунды... Мотоцикл еще только выезжал из-под него, а Болан уже сжимал в руке «беретту». На срезе глушителя блеснул огненный язычок и 9-миллиметровая пуля поразила обезумевшего часового. Гангстер резко крутанулся и шлепнулся на землю, навсегда застыв в неудобной позе. Первый часовой все еще возился под мотоциклом. «Беретта» снова дернулась в руке Болана, выплюнув порцию свинца прямо в рот часовому.

Болан никогда раньше не видел этих типов. Возможно, это был просто «наемный материал» — горы мускулов, не имевших ни стыда, ни совести, вытащенных со дна общества и обреченных на то, чтобы убивать или подыхать, самим. Так и случилось... Что ж, тем хуже для них. Человек, который продает свою душу, не может рассчитывать на милосердие...

Болан взял связку ключей, висевшую на поясе у одного из часовых, а потом перетащил оба трупа под мост. После чего он снял цепь, загораживавшую проезд, связал оба трупа вместе и столкнул их в бурный ручей.

Все на том же мотоцикле он направился к маленькому домику на восточном берегу. Внешне постройка походила на помещение для охраны, но имела довольно роскошный вид: бунгало современного типа, застекленный фасад, терраса-солярий.

Болан поставил «ямаху» на площадке позади бунгало и вошел в дом. Интерьер производил приятное впечатление, особенно просторная гостиная с камином, сложенным из тесаного камня, позади которого вдоль внутренней стены располагалась прекрасно оборудованная кухонька. Рядом, в углу, который мог служить и столовой, двое парней в нижнем белье играли в карты. Они так никогда и не узнали, что же с ними произошло: перед тем как бездыханными рухнуть на пол, каждый из них получил в голову по пуле «парабеллум», выпущенной из «беретты».

Застекленный фасад выходил на террасу, откуда на уровне моста открывался вид на въезд в усадьбу на уровне моста. Но никто из обитателей дома не заметил нападения на часовых.

Маленький коридор вел к спальным комнатам и в ванную. Кто-то громко распевал модную песенку, стоя под душем. Болан вошел в ванную и резким движением сорвал занавеску. Мафиози сразу умолк и сделал непроизвольное движение руками, словно пытаясь защититься от выстрела. Болан нажал на курок и быстро вышел, чтобы осмотреть комнаты: там было пусто, кровати остались незастеленными.

Значит, здесь жила охрана. Семь часовых и все семеро уже мертвы. Ладно, восточный сектор владения свободен. Но время торопило. Хотя бы потому, что для Розы оно тянулось неимоверно медленно.

Болан снова сел на мотоцикл и помчался к «каравану». В ближайший час святилище должно было превратиться в мавзолей...

Теперь она, наконец, понимала, что ее предали. Нет, вовсе не он, избави Бог, но слишком плотные шоры нацепили ей в детстве на глаза, из-за чего она все видела лишь в розовом свете, и слишком нелепы и бесполезны оказались те знания, которые она получила и благодаря которым только укреплялась в собственной наивности. Ее предали лелеянные ею идеалы.