Анатолий Ромов - Миллиард долларов наличными

— Почему Брагину?

— Формально бумага прислана на имя Брагина. В тот же день, тоже на имя Брагина, поступила радиограмма того же содержания от… — Колесников сделал короткую паузу. — От командования крейсера «Хаджибей». Я подумал, лучше будет, если резолюцию на оба документа наложит Брагин.

Опытный чиновник, Колесников отлично знал, как вести себя с начальством.

— Да? — Петраков еще раз прочитал документ. — А где радиограмма от командования крейсера?

— Здесь, в папке. Вы ее еще не взяли.

Взяв радиограмму, Петраков прочел ее. Помолчав, кивнул:

— Пожалуй.

Колесников ничего не ответил, ожидая, что скажет Петраков.

— Вы связывались с Брагиным?

— Конечно, Петр Николаевич. Он уже наложил положительную резолюцию. Вчерашним числом. Кроме того, нам вчера звонили из Главморштаба, от вице-адмирала Симутенкова. Они получили по поводу крейсера «Хаджибей» такие же документы, как мы. Симутенков уже подписал их. С положительным решением.

— Ага… — Петраков положил документы в папку. Колесников терпеливо ждал, понимая, что одержал победу. — Хорошо, Юрий Борисович. Занимайтесь своими делами. Подзывать меня к телефону прошу только в особо важных случаях. Остальным говорите, что я занят. И попросите Майю Андреевну сделать мне кофе.

— Обязательно, Петр Николаевич, — повернувшись, Колесников вышел из кабинета. Остановился у стола, за которым сидела секретарша. Майя Андреевна, женщина средних лет, безусловно привлекательная, была одета подчеркнуто скромно. Казалось, она нарочно решила сделать все, чтобы ее привлекательность как можно меньше бросалась в глаза. Нарочито сухим голосом Колесников сказал:

— Майя Андреевна, Петр Николаевич попросил кофе.

— Хорошо, сейчас подам, — встав, секретарша прошла в специально оборудованный в соседней с приемной комнате буфет. Выйдя оттуда через пару минут с подносом, на котором стояли кофейник, молочник с молоком, сахарница и чашка, скрылась в кабинете.

Проводив ее взглядом, Колесников сел за свой стол. Увидев, что на него смотрит младший помощник, отвернулся. Однако, когда тот прошептал: «Юрий Борисович, как?», посмотрел в сторону кабинета и незаметно показал большой палец. Это означало, что, на его взгляд, настроение Петракова, безнадежно испорченное с утра, улучшилось.

Проработав до середины дня, Петраков с досадой посмотрел на не вовремя загудевший зуммер. Снял трубку:

— Да?

— Петр Николаевич, вас Екатерина Дмитриевна, — доложила секретарша. — Соединить?

— Конечно. — Подождав, услышал голос жены:

— Петя?

Новую жену, Екатерину Дмитриевну, которая еще год назад была просто Катей, известной московской красавицей, работавшей фотомоделью, Петраков любил по-настоящему. Новая жена была моложе его на тридцать с лишним лет, хорошо сложена, красива, но главное — отлично понимала его и умела подлаживаться под его тяжелый характер. Он это ценил и с течением времени все больше ею очаровывался.

— Да, Катя?

— Слушай, я всегда путаю твои номера. У тебя их столько. Сейчас я позвонила по прямому?

— Нет, Катюша. Но это не имеет значения.

— Имеет, отлично знаю, что имеет. Я знаю, ты любишь, когда я звоню по прямому. Ладно, в следующий раз я буду их помечать. Когда ты сегодня освободишься?

— Не знаю. Хочешь, чтобы я освободился пораньше?

— Конечно. И хочу заехать за тобой. И сама повезти на дачу. Ты хочешь?

Помолчав, Петраков сказал:

— Конечно, хочу. Только…

— Что только?

— Да тут охрана моя все время поднимает крик. Ладно, мы ее обманем. Во сколько ты хочешь, чтобы я освободился?

— Как можно раньше.

— Хорошо, попробую освободиться в полпятого. На обед не пойду, буду работать. Сделаем так: к полпятому въезжай во двор и жди меня у подъезда. Хорошо?

— Хорошо. Ты умница. Я тебя целую.

— Я тебя тоже. — Положив трубку, посмотрел на часы. До половины пятого оставалось три часа с небольшим.

Луи и Рудольф, сидевшие в неприметном черном «Ниссане» в переулке недалеко от здания Совета Министров, молчали. Вчера на этой точке они продежурили около двадцати часов подряд, продежурили впустую, и, судя по всему, сегодня им тоже предстояло просидеть столько же.

Точка была хороша тем, что отсюда свободно просматривался путь, по которому из двора здания Совмина выезжали правительственные и личные машины.

Они сидели в тишине, не было даже музыки. Приемник в машине был выключен, поскольку в раковину правого уха каждого был воткнут крохотный наушник. За все время их дежурства в наушниках, настроенных на особую частоту, не раздалось ни звука.