Александр Бушков - Крючок для пираньи

— Ну, это не только по-вашему, у нас пьют точно так же, случается… Как хорошо, полковник… Не зря я всегда обожала моряков…

Мазур глотнул из горлышка и подумал, что жизнь не так уж плоха. Временами…

Именно теперь, когда он лежал на пушистом ковре, лениво поглаживая плечо прильнувшей к нему женщины, опустошенный до легонького кружения головы, догадка и пришла. Все кусочки головоломки словно сами собой сложились.

Отгадка только на первый взгляд казалась невероятной — по размышлении приходилось признать, что во всем этом, во-первых, по нынешним меркам нет ничего особенно потрясающего. Во-вторых, все было предельно логично. Именно так и следовало завершить долгую и сложную операцию, если поставить себя на место тех, кто все это затеял. Его этому давно и старательно учили — ставить себя на место противника…

Времени, быть может, не было вовсе, и он испугался, что опоздает.

— Что с тобой? — спросила Эстебания. — Ты вдруг словно затвердел, как судорога прошла…

Мазур осторожно высвободился, потянулся к разбросанной одежде. Пола куртки с левым карманом, где лежал пистолет, глухо стукнула об пол.

— Надо спешить, — сказал он, с ходу выбрав линию поведения. Наилучшим в общении с ней была бы мягкая непреклонность. — Я должен еще кое-что сделать…

— Это важно?

— Чертовски важно.

— Вот видишь, я была права, — грустно сказала Эстебания. — Военные всегда выскакивают из постели в самый неподходящий момент…

Похоже, он угадал верный тон — мачо, изволите ли видеть… Она еще что-то болтала о великолепном капитане-летчике, который примерно так же на рассвете выскочил из ее постели, торопясь сыграть свою роль в очередном военном перевороте, правда, команданте Влад выгодно от него отличался, потому что сначала оставил женщину полностью довольной, а уж потом засобирался по своим занудливым офицерским делам… Он слушал плохо, в темпе натягивая одежду. Присел на корточки рядом с ней, чмокнул в щеку и покаянно сказал:

— У меня правда срочные дела…

— Я понимаю, — тяжко вздохнула она. — Что с вами поделаешь, вы безнадежны…

И быстрым летучим движением перекрестила на католический манер. «Великолепная женщина, — успел подумать Мазур, притворяя за собой дверь. — Так расставаться, без нытья и неуместной в данный момент лирики, не всякая сумеет…»

В коридоре посторонних лиц не наблюдалось. Неподалеку гремела музыка, доносились отзвуки непринужденного веселья — обещанный ночной бал, надо полагать, в разгаре.

Кацуба громко откликнулся на неизвестном Мазуру языке, скорее всего, опять испанском.

— Команданте, — сказал Мазур.

Впустив его, Кацуба вернулся к столу и продолжал начатое дело — там лежала варварски искромсанная шелковая штора, из которой майор нарезал полоски.

— Первобытный арсенал?

— Сечешь с ходу, — пробурчал майор, кромсая скользкий шелк ножничками из швейцарского ножа. — Ничего нам не остается… Ты с пращой обращаться не разучился?

— Сумею.

— Тогда держи, я и на тебя сделал.

— А что кидать?

— А патроны, — сказал Кацуба. — Ничего больше нет… Хреновые дела, команданте. Провидец ты у нас, чтоб тебя…

— Паша?

— На шлюпочной палубе. Там такие красивые импортные плоты, в сложенном состоянии напоминают пустой колодец, вот в одном из них…

— Но это же непонятно, — сказал Мазур растерянно. — Зачем понадобилось убирать его так быстро? Не мог он ничего успеть…

— Значит, игра пошла вразнос, — прищурился Кацуба. — А такое, как правило, бывает, когда акция выходит на финишную прямую. Мог кого-то увидеть, кто его-то увидеть вовсе не ожидал, сдали нервы…

— Финишная прямая… Все сходится!

Его, откровенно признаться, слегка обидело, что Кацуба выслушал столь спокойно, даже с несколько отсутствующим видом. Майор это подметил:

— Ладно, у нас тут не комитет по Нобелевским премиям… Ты не надувайся, некогда мне бить в ладоши и орать: «Ай да каперанг, ай да сукин сын!» Если тебя это потешит — ты молоток, команданте. Самому мне следовало догадаться.

— Значит…

— Это, конечно, похоже на бред пьяного Джеймса Бонда, но в нашем богоспасаемом отечестве произойти может все что угодно… А в качестве завершающего удара кистью, ты прав, прекрасно укладывается… Пошли. Теперь некогда играть в казаков-разбойников, надо искать братьев по разуму, если их не пристукнули… Знаешь, что мне больше всего не понравилось? То, что за мной определенно следили, не могли не засечь, как я болтался на шлюпочной палубе, и тем не менее отпустили живехоньким. При нашем раскладе такой гуманизм может означать только одно: уже глубоко плевать, что мы здесь делаем, куда тычемся, а значит, и на нас плевать, списали нас цинично…