Алексей Макеев - Там, где бьется артерия (сборник)

Гуров молча поднялся и пошел к другому пленнику. Он, как ни странно, почувствовал некоторое удовлетворение от того, что этот бывший спецназовец и бывший зэк так легко его раскусил. Значит, по нему видно, на что он способен, а на что нет. Значит, сыщик Гуров не потерял еще человеческого облика. Приятная новость. Только в данный момент вредная. Времени нет играть в доброго и умного сыщика. Черт, так неприятно идти на сделку с собственной совестью. Может, обойдется?

– Ну, как ты? – улыбнулся он, присев рядом с раненым. – Болит нога?

– Болит, – прошипел пленник. – Вкололи бы чего-нибудь. Обезболивающего.

– А где ж взять-то его сейчас и здесь?

– В машине…

Далер, стоявший рядом со сложенными на груди руками, отлепился от борта внедорожника и полез в салон за аптечкой. Гуров посмотрел на бледное лицо парня, на расстегнутый ворот рубашки и верхнюю часть татуировки с раскрытым парашютом. Бывший десантник?

– А ты, я смотрю, в «войсках дяди Васи» служил, – сказал он, имея в виду ходившую в среде десантников расшифровку аббревиатуры ВДВ.

– Никто, кроме нас, не имеет права называть Маргелова дядей Васей, – привычно набычился пленник.

– Ты бы не выпендривался, – миролюбиво предложил Гуров. – Генерал Маргелов тебя бы собственными руками придушил. Ты опозорил и тельняшку, и голубой берет. Ты присягу давал свой народ защищать, а сам в бандиты подался!

– Я не бандит, – процедил сквозь боль парень. – Я наемник… Никому не возбраняется применять и за деньги продавать то, что он умеет лучше всего.

– Да применяй и продавай, сколько тебе влезет! – разозлился Лев. – Только какого черта продаешь родину? Почему ты это делаешь в своей стране, со своим народом, который тебе верил, который за свои деньги тебя учил, кормил, одевал, оружие в руки давал. Ты – наемник в своей стране, и наняли тебя против своих. Эта девочка, которую вы ищете, в чем виновата? А та, которую вы взорвали вместе с машиной? По ошибке, кстати, взорвали. Она в чем виновата перед страной? – Он схватил парня за ворот куртки и тряхнул так, что у того лязгнули зубы. Больше всего Гурову хотелось врезать по это тупой башке, напичканной гнилой романтикой «солдат удачи», «диких гусей». – Вот этот ваш главный лежит с простреленной грудью. Что ты о нем знаешь? Он был майором-пограничником! А потом перешел на сторону врагов своей родины, готовил террористов и боевиков, которые убивали его соотечественников, водили караваны с наркотиками, которые тоже убивали его соотечественников. А сейчас он пришел сюда, чтобы нанять вас, дураков, снова убивать своих соотечественников. Подло это все, подло, десантник! Хотя, какой ты десантник… дерьмо ты, парень. И в душе у тебя дерьмо.

– А если я не знал, что он из-за границы? – в запале попытался выкрикнуть пленник, но скулы ему свело от боли, и вместо выкрика получилось хриплое перханье.

Из машины вылез Далер с двумя шприцами в руках. Он снял колпачок с одного из них, поднял иголкой вверх, надавил на поршень, удаляя остатки воздуха, и воткнул иглу чуть выше раны в бедре. Рядом он сделал второй укол. Гуров смотрел, как гримаса нестерпимой мучительной боли постепенно сползает с лица пленника, на бледных щеках стал появляться лихорадочный румянец.

– Вот что, парень. – Гуров уселся прямо на землю и откинулся спиной на заднее колесо внедорожника. – Я не знаю, где ты там раньше служил, где тебе голубой берет вручали. Но на правах полковника, на правах русского офицера я тебе скажу. Во имя твоих братьев, у кого душа в полоску, во имя твоих командиров, во имя тех ребят, что сложили головы в Афгане, в Чечне. Во имя памяти тех, кто стал первым десантником, кто прыгал в черноту ночи еще в 41-м году, ты должен мне рассказать все. Я тебе клянусь честью офицера, что приложу все усилия, чтобы ты получил за свою дурость и тупость как можно меньше. Ты своим признанием уже снимешь с себя часть вины, окупишь ее. Нет – тогда я ни за что не отвечаю. Я даже не стану торопиться вызывать «Скорую» для тебя, урода! Валяйся здесь до вечера, а к вечеру у тебя начнется лихорадка, заражение крови. А через два дня тебе ампутируют ногу, если выживешь и если у тебя нет аллергии на антибиотики. И станешь ты алкашом и попрошайкой. И тебя будут презирать твои однополчане! Все.

Гуров замолчал. Он поймал скептический взгляд Далера, который явно говорил, что ничего подобного, по мнению Далера, Гуров не сделает. И «Скорую» вызовет, и не позволит начаться гангрене, и переживать будет, если у этого парня по вине Гурова ампутируют ногу. Для Гурова все люди – люди. Просто одни люди – честные граждане, а другие – преступники, преступившие закон, но все равно люди, даже если в них человеческого осталось мало.