Алексей Грачев - Ордер на смерть

Артур потихоньку, не говоря об этом даже Петровичу, отрабатывал варианты одиночного отступления — помня, что «Боливар не выдержит двоих». Скупал поддельные паспорта, хранил их в тайном сейфе, как и пластиковые карточки западных банков. Но все-таки надеялся, что уезжать навсегда из России ему не придется. Слишком он тут тепло устроился, слишком роскошно…

Как-то он «помиловал» старого дворянина, живущего в одиночку в трехкомнатной квартире. То есть поначалу Артур уже нацелился и его отправить к праотцам, но тот стал показывать риэлтору фотографии девятнадцатого века, какие-то изящные безделушки. А потом достал из ящика письменного стола… генеалогическое древо! Почти такой же длинный свиток, какой был и у самого Князева. Стали рассматривать документ, обсуждать перспективы возрождения дворянского сословия… Вот тогда-то Артур решил не трогать этого забавного старика — плюнул на это дело. Помиловал и даже стал иногда навещать старого дворянина. К полному недоумению команды — они уже было настроились срубить здесь бабок, а шеф что-то затупил! Дал приказ не трогать этого дядьку и вообще — выкинуть из головы этот адрес… Поворчали, но отступили, решив не ссориться с шефом.

Иногда Князев мог быть крайне вспыльчивым и жестким, уж это они усвоили хорошо. Артуру же, конечно, нравился сам факт, что он один решает: кому из потенциальных покойников можно все-таки, в виде исключения, оставить жизнь. Он все больше и больше проникался мыслью, что выполняет некую миссию справедливости…

«Мерседес» Князева остановился резко, как вкопанный.

— Что это? — удивленно спросил шефа Петрович.

— А, черт, я и забыл! — присмотревшись к происходящему на Тверской, хмыкнул Артур. — Улица перекрыта до вечера. Сегодня же шестое июня — день рождения Пушкина. Гуляния всякие, видишь?

— Ну ладно, я знаю, как мы поедем… — Петрович хотел было уже свернуть на Бронную, но Артур жестом остановил его:

— Да не спеши ты! Пошли посмотрим, что творится. Развеемся маленько, а то голова уже распухла от дел.

Петрович почесал в бороде и пожал плечами — а чего, в самом деле, пошли! Дверцы «Мерседеса» хлопнули, пикнула сигнализация, и двухметровый блондин со своим бородатым спутником не спеша двинулись к месту народных гуляний. Петрович успел переодеться — теперь на нем была не черная рубашка (все-таки на ней остались следы крови), а футболка, но тоже черною цвета.

— Видишь, что такое поэзия? — неожиданно спросил Горохова Артур. — Когда центр города, причем Москвы, перекрывают ради такого вот юбилея, поневоле задумаешься. А мы с тобой чем занимаемся? Людей губим… Подохнем — и добрым словом никто не помянет. Во как жизнь устроена, Петрович!

— Да ну, Артур… — Петрович купил в передвижном ларьке два холодных сока с трубочкой и вручил один своему шефу. — Мы же бабки зарабатываем. А Пушкин-то — я вон передачу на днях смотрел — весь в долгах помер. Да и женился в чужом, говорят, фраке. На хрен тогда стишки все эти? Еще и грохнули его за них. Смешно, ей-богу! А сейчас все раскудахтались — ох, «солнце русской поэзии», ох, «величайший из поэтов». Черт его знает, я от стишков далек… Я тебе другой пример приведу: Савва Морозов. Ну, нет ему вроде бы памятников — зато как жил человек, какими бабками ворочал! И вообще, не понимаю — почему памятники только писателишкам да ученым ставят? А миллионерам — нет. Как будто деньги делать легче, чем всякую хрень рифмовать! По мне, так это в тыщу раз труднее.

— Щас на кладбище миллионерам отличные памятники стоят… — задумчиво проговорил Артур, когда они подошли к окруженному плотной людской толпой опекушинскому монументу.

Там говорились какие-то речи, бойко шла торговля книжками о Пушкине. И пирожками — тоже. Заодно, так сказать. Артур и Петрович допили сок, хлюпая трубочками, потом закурили привычный «Ротманс»: Артур привык, что Петрович его всегда угощает.

— Вот на кладбище действительно все по-другому, — продолжил Артур. — Там по надгробию сразу видно, кто какую жизнь прожил… Ладно, сменим тему Ты, Петрович, хоть что-нибудь из Пушкина помнишь наизусть? Серьезно тебя спрашиваю!

— Мне на войнах всю школьную программу из головы пришлось выкинуть, — усмехнулся Петрович, — а так… Ну, помню ерунду какую-то… Чего-то там… «Поп — толоконный лоб», что ли? Да ну, Артур, ей-богу, о чем мы с тобой говорим?

— Ладно, не грузись, — оборвал его Артур. — Настроение у меня такое сейчас. Чего-то такого хочется… Чтобы это я на постаменте стоял, сложив ручки, а все вокруг бы мне аплодировали — какой я, мол, великий! Да, ты прав, миллионы сделать так же трудно, наверное, как стихи писать. Ладно, поехали.