Тим Уиллокс - Бунт в «Зеленой Речке»

Затянувшись так, что огонек достиг его пальцев, Терри бросил окурок на пол и старательно растер ногой.

— Нев что-то там рассказывает о пяти годах, — продолжал он. — Да не будет никаких пяти годов! Всей нашей тюряге после этого конец, а я люблю ее! Ты понимаешь, люблю?

На лице Терри застыло выражение глубокого отчаяния.

— Я не смогу начать все сначала в другом месте, Тони. Это конец. Я не смогу без „Речки“. Если меня переведут в Хантсвилл, я проведу остаток дней, моя полы и стреляя бычки у таких, как ты.

— Ты видишь только мрачную сторону дела, — начал было Шокнер, но, еще не договорив до конца, понял, что сморозил глупость. Терри пропустил его слова мимо ушей.

— Это твоя первая ходка, верно?

Шокнер кивнул. Терри тоже понуро покачал головой. В первый раз за весь день где-то в глубине души Тони шевельнулся страх. Терри снова взглянул на часы:

— А ведь мы могли бы вдвоем здесь пересидеть всю заваруху…

В глазах старика светилась такая собачья мольба, что Шокнер в смущении отвел взгляд.

— Но эти нигеры убили Дюбуа. Нев говорит, что нельзя им это спускать, а он никогда раньше не ошибался.

— Да кому какое дело, кто там убил этого Дюбуа? А здесь мы можем прожить много дней, — торопливо уговаривал Терри. — У меня такие тайники, заначки… Жратва, видюшник, наркота — чего только душа пожелает! Нева отправят в Хантсвилл и упрячут там в карцер до самой смерти, а мы, когда все поутихнет, спокойно выйдем и посмотрим, сам ли этот псих подох или его зацапали…

В голове Шокнера царила суматоха, но внезапно он будто наяву услышал голос Эгри: „Семпер фи, так твою, Тони…“ Эгри всегда относился к нему, Шокнеру, хорошо и никогда не обижал. Если у Тони и был когда-либо отец, так это он — Нев Эгри. И даже больше чем отец — друг! Семпер фи, твою мать… Он поднял глаза на Терри; неясно, что написано на его лице, но Деннис побелел как бумага.

— Поговорили — и хватит, Деннис, — отрезал Шокнер.

Повернувшись, он вышел из комнатушки, бросив через плечо:

— Закончишь — позови меня.

Спустившись по лестнице, Тони присел на ступеньку и закурил. Сверху, заглушая шум вентиляторов и труб, доносились всхлипывания старого зэка.

Клейн прошел мимо офицера-воспитателя Сяня и вступил в магнолиевые окрестности лазарета, испытывая сильное головокружение. Завтра ему предстоит выйти на свободу. На волю. То, что Коули называл „Пи Вайн Спешл“, прибыло наконец на станцию, и у Клейна в руке был билет. Но вся радость предстоящего освобождения омрачалась скверными предчувствиями. А тут еще капитан Клетус при выходе Рея из административной башни сказал: „Ходи на цырлах, Клейн: у тебя еще хватит времени обделаться“.

Вообще-то Клетус из тех, кто, поздравляя родную бабушку с девяностолетием, не может удержаться, чтобы не предупредить старушку, что у нее еще осталось достаточно времени, чтобы обделаться. И все же Клейн железно предчувствовал, что уже заготовлена огромная куча дерьма, в самую середину которой ему предстоит вляпаться. Доктор старательно припоминал события сегодняшнего дня, чтобы как-то оправдать свою тревогу, но никаких поводов для волнения не находил: ну, на Генри Эбботта снизошло озарение, и он предупредил, чтобы доктор держался подальше от Нева Эгри. Ладно, но ведь Эбботт — не метеорологический спутник США, верно? Да, Хоббс оказался натуральным сумасшедшим и туманно пророчествовал о грядущих „улучшениях“. И все! Абсолютно все. Нет, он, Клейн, все-таки больший псих, чем Эбботт и Хоббс вместе взятые… „Только храбрейшие из нас…“ Мама дорогая, надо же такое брякнуть… Однако сработало. Ладно, нечего об этом думать и обманывать самого себя: правда в том, что у Клейна поджилки тряслись при одной мысли о возвращении в большой мир, и он, чтобы оправдать себя, искал отсутствующий подтекст в откровениях сумасшедших. Страх свободы унизителен, и Клейн просто пытался заглушить свой стыд. Не Клетуса с Хоббсом он боится, а будущего своего!

А тут еще и Девлин… Она сейчас в том мире, куда скоро предстоит вернуться и ему. Как прикажете с ней поступать? И нужно ли вообще что-то предпринимать? Да и хочется ли ему? А ей? А достаточно ли велик его член? И работает ли он еще вообще? Нравится ли ей оральный секс? И ведь он даже не имел понятия, есть ли у нее дружок… Он ее об этом никогда не спрашивал. По всем приметам она убежденная лесбиянка. С другой стороны, заядлая болельщица и единственная из всех знакомых ему женщин, которые заключали пари и азартно спорили о голах и очках. Насколько Клейн слышал, слабость к гольфу, футболу и боксу никогда не была свойственна лесбиянкам. Правда, спорт нельзя назвать сильной стороной и самого Клейна: он никогда не блистал в школьных командах, и самым ярким воспоминанием об уроках физкультуры был образ отягощенного пивным брюхом тренера, гонявшего мальчишек вокруг футбольного поля и время от времени вопившего: „Пошевеливайтесь, вьетконговцы уже сели вам на хвост!“ Неизменные неудачи преследовали Клейна в подобного рода начинаниях, сопровождавшие их унижения и насмешки и послужили, по мнению Рея, причиной его несколько эксцентричной любви к каратэ. Но ведь каратэ — это, в общем, не спорт. Насколько Клейн знал, все эти школьные футбольные герои отрастили изрядные брюха и обзавелись визгливыми детишками и нежеланными женами — ублюдки, одним словом. А вот он, могучий Клейн, воин „шотокана“, шел к более высоким целям. И сидит сейчас в гнусной тюряге…