Тим Уиллокс - Бунт в «Зеленой Речке»

— Я слыхал, Нев, что мы вроде как собираемся спеть что-то типа „Уанг-Данг Дудль“, — сказал Грауэрхольц.

— На всю ночь, — ответил Эгри.

Лицо Грауэрхольца расплылось в приятнейшей улыбке.

— Будем развлекаться так долго, насколько у твоих ребят силенок хватит, — добавил Эгри.

— Шутишь, кореш?

Эгри ухмыльнулся. Грауэрхольц втянул щеки, пискнул сквозь губы и шагнул назад.

Но ни Грауэрхольц, ни Терри не были главной заботой Эгри. Его беспокоил Ларри Дюбуа. Эгри пожал мягкую, влажную руку Ларри.

— Ларри, — произнес он.

— Ты уверен, что выбрал подходящее время для заварухи, Нев? — спросил тот.

Эгри попытался поймать взгляд Дюбуа, но так и не смог. Ларри был весьма тучен — весом этак килограммов сто пятьдесят — и имел привычку смотреть куда-то поверх головы собеседника, опуская глаза только в самый последний момент.

— Уилсон в больнице, — сказал Эгри, — а черномазые в блоке „В“ стоят раком, варясь в собственном поту уже две недели. Никогда не будет более удобной ситуации. — Он помолчал. — А что?

Дюбуа приподнял и опустил брови.

— Я просто хочу убедиться, что это… — он наконец опустил глаза, встретившись с Эгри взглядом, — не личное дело.

Эгри почувствовал, как внутри словно заструилась ледяная вода. Сальный, похотливый и хитрый Дюбуа в своей камере в блоке „А“ держал двух жен — пуэрториканцев. Поговаривали — но только шепотом и только когда Ларри не было рядом, — что тот время от времени развлекался, давая Синди, той из своих жен, что посветлее, трахать себя в задницу, пока другая, по имени Паула, втирала в его гениталии тухлый куриный жир. Это уже считалось опасным приближением к педерастии, считавшейся по нормам тюремной морали недопустимым извращением, но у Ларри хватало власти, чтобы стоять над законом. В прежние времена — до появления в „Зеленой Речке“ Эгри — Дюбуа слыл здесь самым грозным убийцей. А до того он сделал карьеру от сявки до босса, контролирующего порнобизнес и перевоз наркотиков между Хуаресом и Эль-Пасо. Их с Эгри борьба за власть осталась далеко позади, сменившись взаимовыгодным мирным сосуществованием. Но Неву то и дело в голову приходила мысль, не проверить ли брюхо Дюбуа на прочность. А сейчас оскорбительный смысл его, Дюбуа, намека на „личные обстоятельства“ не оставлял сомнений. В груди Эгри запылал зловещий огонь, и он с трудом сдерживался, чтобы не выпотрошить жирного козла на месте. Ничего, как-нибудь в ближайшее время он аккуратно вырежет Синди ее петушок и подаст Дюбуа на тарелочке, обложив куриными крылышками… Эгри с усилием подавил ярость и дружелюбно спросил:

— Полагаешь, чтобы вернуть Клодину, мне нужна посторонняя помощь?

Дюбуа отвел глаза:

— Я просто думаю о людях, Нев: кое-что их касается, а кое-что — нет.

Эгри почувствовал, как злоба раздирает его изнутри; ее подхлестывало и действие героина. Жирный ублюдок в присутствии Грауэрхольца и Терри посмел утверждать, что он, Нев Эгри, не в состоянии удержать свою собственную паршивую жену! Краем глаза Эгри заметил, что Грауэрхольц следит за их с Дюбуа пикировкой с блестящими глазками, и, насилуя вопящие о кровавой мести клетки своего мозга, попробовал еще раз.

— Мы с этим сталкивались и раньше, Ларри, — сказал он. — Нигеры слишком много о себе возомнили. А сколько их сейчас? Сорок процентов? Пятьдесят? Да если они не испытают силу нашего стального кулака прямо сейчас… — Эгри выдержал драматическую паузу, — …через пять лет мы будем драить им сортиры и мыть полы вместе с латиносами.

— Мне почаще приходилось иметь с ними дело, — ответил Дюбуа. — Черные — это хороший рынок сбыта. Анаша, героин, кокаин, „крэк“… Надо просто понять их психологию. У них не хватит мозгов, чтобы самим заправлять делами. Взгляни на округ Колумбия, Атланту или там Детройт: эти недоделки не в состоянии управлять даже своими городами. В этой тюряге поначалу было всего десять белых, и знаешь, кто здесь всем заправлял? — Дюбуа ткнул себя пальцем в грудь и покачал головой. — Отнюдь не черномазые, кореш. И ты об этом знаешь.

— Мы долго готовились, — настаивал Эгри. — Можем начать сейчас…

— Извини, Невилль.

Глаза Эгри внезапно застлало красной пеленой: лишь Клодине, да и то только в самые интимные минуты, позволялось называть его полным именем. К тому же Дюбуа произнес его имя так, что оно рифмовалось, например, с именем „Люсиль“, то есть позволил себе гнусный намек на то, что он, Нев Эгри, гомосек… Остальные слова Дюбуа доносились до Эгри будто издалека.