Владимир Першанин - Штурмовая группа. Взять Берлин!

— Меня контузило. Снаряд разорвался в пяти шагах.

— Я тоже сегодня был контужен. Но если начнем прятаться по лазаретам, русские нас быстро сомнут.

Юргена покормили, он сменил порванную одежду, а утром получил новую винтовку с оптическим прицелом. Он успел увеличить свой личный счет еще на двух человек, когда поймал в прицел русского снайпера. Точнее, это был белорус, но обер-фельдфебеля национальность не интересовала.

Он дал ему отстреляться по пулеметному расчету, проследил до новой позиции, а затем поймал в кольцо своей трехкратной оптики. Хотя винтовка была новая, Юрген вел огонь по-прежнему без промаха.

Пуля ударила Михаила Маневича под горло. За секунду до этого он почувствовал смерть. Даже сделал движение, пытаясь уйти от вражеского выстрела. Но опередить пулю, летящую со скоростью девятьсот метров в секунду, не успел.

Михаил лежал на полу полуразрушенного немецкого дома и с тоской думал о том, что он так и не успел ничего узнать о судьбе своей семьи.

Его деревня, как и сотни других белорусских деревень, была сожжена карателями. А на письма, отправленные им, пришел лишь ответ из военкомата, что сведений о семье пока нет.

— Снайпера убили, — сказал пулеметчику Райкову его помощник.

— Забери документы и награды. Винтовку не забудь. Пригодится.

Помощник, восемнадцатилетний парень из недавнего пополнения, снял с гимнастерки погибшего три медали и орден Красной Звезды. Со вздохом подумал, что сам он уже не успеет заслужить наград. Война к концу идет.

Вытащил из карманов документы, стопку писем и зеленую записную книжку. Из любопытства бегло перелистал. На последней странице Михаилом Маневичем был подбит итог снайперской работы, будто он предчувствовал смерть. Стояла цифра 119 — наверное, столько фрицев убил сержант, строго глядевший в потолок незрячими глазами.

Боец неумело прикрыл застывающие веки, подобрал винтовку с оптическим прицелом. Вернувшись, доложил низкорослому командиру пулеметного расчета Рябкову, вчерашнему ефрейтору, а теперь сержанту:

— Снайпер-то заслуженный. Сто девятнадцать фрицев на счету имеет. А почему Героя не получил?

— Потому, — неопределенно ответил сержант Рябков. — Бери ленты, меняем позицию.

Спустя несколько минут ПОЯСНИЛ:

— Звезд на всех не хватает. А может, послали, а он получить не успел.

В окно влетела пулеметная трасса. Оба бойца бросились на пол. Пули врезались в перегородку, оставив строчку мелких отверстий.

— Засекли, сволочи. В этом Берлине ухо востро держи, — рассуждал сержант Рябков. — Башку в момент снесут. Ладно, пошли дальше. Вон в ту угловую комнату.

Старший лейтенант Антипов понимал, что крутиться на пятачке и ждать, пока саперы, спрятавшиеся от мин, снова продолжат разбирать завал, становится смертельно опасно.

В одном из домов немцы втащили наверх 50-миллиметровую пушку и открыли огонь прямой наводкой. Успели выпустить с полдесятка подкалиберных снарядов.

Два раза приложились точно. В танк Бориса Антипова вольфрамовый наконечник угодил снова рядом с орудием. Спасло лишь то, что мелкий калибр не смог пробить толстую броню орудийной подушки.

«Тридцатьчетверка» Павла Ускова получила удар под брюхо. Снаряд отрикошетил, а механик-водитель Долгушин вскрикнул от боли. Ему показалось, что рычаги переломали ступни. Пальнули наугад, но позицию скорострельной пушки разглядеть не успели. Пять снарядов она выпустила меньше чем за полминуты.

— Прорываемся, — дал команду лейтенант Усков.

— И то верно, — бормотал механик, направляя машину в узкий, расчищенный саперами коридор.

— Не пролезем, — выдохнул заряжающий Филя Карпухин.

— А здесь нас пришибут. Как-нибудь протиснемся.

Как-нибудь получалось с трудом. Правым бортом уткнулись в стену дома, отскочил смятый подкрылок. Левая сторона танка поднялась на метр, из-под гусеницы вылетали куски лопнувшего кирпича, двигатель ревел на предельных оборотах.

Машина весом тридцать две тонны втискивалась в узкий коридор, разрывая правое крыло о стену, подминая всей массой кирпичи и обломки перегородок.

— Так, так, — смотрел в перископ Павел Усков. — Пролезем.

— С дури можно и хрен сломать, — реагировал младший сержант Карпухин. — Слышь, Лукьяныч, пальни, что ли. Я снаряд уже зарядил.

— Пальни, — кивнул наводчику Усков.

Орудие гулко ухнуло, Карпухин выбросил стреляную гильзу и зарядил новый снаряд. Танк, словно подстегнутый собственным выстрелом, наконец протиснулся в узкий проход.