Олекса Белобров - Обратный отсчет

— Это еще почему? — изумился Александр. — Они же…

— Потому, — нахмурился Седой. — Прошкин «телегу» накатал на Игоря Васильевича и обоих майоров — якобы они непосредственно в палате номер шесть втоптали в грязь его офицерскую честь, вдобавок в присутствии младшего офицера. Начальник госпиталя не стал разбираться и распорядился всех выписать. Кроме тебя, разумеется, — усмехнулся он. — А Галина прямо с утра слетала к нему на прием и закатила целый «шкандаль» по поводу Прошкина. После чего наш генерал вызвал Прошку и битый час строгал стружку, — скаламбурил военврач.

— У нас, в Афгане, бригадир наш, полковник Ермолов, говорил иначе: «снимать эпидермис», — вспомнил Петренко.

Седой коротко хохотнул.

— Одним словом, сегодня же перебирайся в «генеральский люкс». Могу только порадоваться за тебя, дружище, потому что до тебя в этой палате, если мне не изменяет память, не лежал еще ни один не то что старший лейтенант, но даже подполковник!

— Ну что ж, спасибо! — кивнул Хантер, поймав многозначительный взгляд Афродиты. — Кто бы стал отказываться?

На самом деле его волной захлестнула радость. Он ответил девушке таким же откровенным взглядом, и она — пожалуй, впервые — не залилась краской смущения.

Через десять минут старлея уже перекидывали с каталки на широкую, как корабельная палуба, деревянную кровать в генеральской палате.

Апартаменты и в самом деле выглядели роскошно по сравнению со скромным убожеством обычных палат: светлые комнаты с широкими окнами, в которые со двора заглядывали густые старые липы. В первой располагались две кровати, полированный стол, громадный цветной телевизор «Электрон», приземистый журнальный столик, заваленный свежими газетами и журналами, и штук пять мягких стульев с гнутыми спинками.

Почетное место во второй комнате, которая, надо полагать, выполняла роль столовой, занимали два здоровенных плюшевых дивана и сервант со всевозможной посудой. В центре стоял обеденный стол на шесть персон, а по углам виднелись электрический самовар, кассетный магнитофон «Весна» и проигрыватель. В углу тихонько бормотал холодильник «Бирюса», а всю противоположную стену занимал трехстворчатый платяной шкаф. Слева мерцали начищенные рукоятки дубовых дверей, ведущих в туалет и ванную комнату.

Ванная потрясла. Ничего подобного видеть Хантеру не приходилось: обложенная светлой кафельной плиткой с мраморными разводами, сверкающая никелем и бронзой, с простенками, целиком занятыми громадными зеркалами, а сама ванна имела такие размеры, что в ней легко могли поместиться человека три-четыре. При виде этой емкости старлей ехидно сравнил ее с эмалированными корытами в солдатских столовых, что использовались для очищенных овощей.

Несмотря ни на что, здесь было пусто, одиноко и тоскливо, и старший лейтенант охотно сменял бы всю эту казенную роскошь на палату номер шесть с теплой компашкой, так быстро ставшей близкой сердцу. Ну зачем ему все эти буржуазные излишества? Особенно смутил платяной шкаф — сейчас совершенно пустой, потому что собственной одежды у него не было никакой — даже трусов. Ведь их с Лосем привезли и закинули на санитарный борт в чем мать родила и в таком же виде выгрузили в Куйбышеве.

Денег при нем также не было ни гроша. Только офицерский жетон с индивидуальным номером П-945813 и надписью «ВС СССР». Правда, не стандартный алюминиевый, а серебряный — тот самый, который сразу после выпуска из училища отлил ему знакомый ювелир, в точности воспроизведя оригинал. Жетон на прочной серебряной же цепочке — вот и все его достояние…

От этих печальных мыслей старшего лейтенанта отвлек шум и веселые матерки — в «генеральский люкс» ввалилась целая делегация, бывшие «сокамерники» по шестой палате.

— Что, Царевич? — весело загремел Костяная Нога, когда гости расположились в живописных позах вокруг полированного стола. — Бросил нас на произвол судьбы? Зазнался?

— Да какое там, Игорь Васильевич! Просто я… — Царевич растерялся, однако ему не дали и рта раскрыть.

— Все нормально! — выставил перед собой ладонь вертолетчик. — Выписывают нас за нарушение режима — и хрен с ними! Прошкина и без того Бог наказал, нечего обижаться на хворого человека… Главное — операция твоя позади! Теперь выздоравливай, набирайся сил, да только не слишком спеши обратно в Афган!

— Мне уже по ночам снится дрожь автомата в руках…

— Понимаешь, дружище… — Костяная Нога как-то по-особому заглянул старлею в глаза — до самой глубины. — Война — это наркотик. Уж ты поверь мне — я два раза по году провел в Афганистане, и далеко не в самых тихих местах. Да, там убивают и ранят, там всевозможные ужасы, кровь, грязь, вонь, болезни, но… Только на войне существует настоящая мужская дружба — такая, какой в обычных условиях просто быть не может. Потому что там сразу становится ясно, кто есть кто… Здесь, — подполковник махнул рукой за окно, где мирно зеленели липы, — можно всю жизнь прятать под маской свое истинное обличье, а там первый же вылет или боевой выход — и все становится очевидным. Человека словно рентгеном просвечивает, вся шелуха осыпается, и уже не надо гадать — кто трус, а кто храбрец, кто дурак, а кто умный; кто жмот, а кто все отдаст за других.