Евгений СУХОВ - Оборотень

— За Бирюка! — громко отозвался сахалинский вор Хрящ.

Он был еще совсем молод и короновался лишь в прошлом году. Однако нахальства ему было не занимать; он не пасовал перед авторитетными ворами и всегда держался независимо. Хрящ пользовался покровительством крупного законника Кирилла Наздратенко, смотрящего Приморья, который видел в этом парне в дальнейшем достойную замену себе.

Оставался еще один, кто не проголосовал, — законный вор по кличке Рослый. Он действительно был очень высок и поэтому сильно сутулился. Даже в помещении с высоким потолком он немного наклонял голову, как будто опасался, что может удариться макушкой о выступающую балку. Воровская специальность у него была карманник, и можно было только удивляться, как такая огромная и тяжелая ладонь могла незаметно заползать в карманы пиджаков и курток. Но это впечатление было обманчиво: Рослый был настоящим виртуозом в своем деле и не раз, ради забавы, демонстрировал проворность своих пальцев. Гибкости его пальцев мог бы позавидовать даже пианист.

Сейчас голоса на сходняке разделились поровну, воздерживаться было не в правилах Рослого, и от его голоса зависела судьба власти в колонии. Теперь все; взгляды были обращены на Рослого, а его как будто бы не беспокоило всеобщее внимание, — он продолжал упражнять пальцы, перекатывая два металлических шарика между фалангами. Эту зарядку для пальцев он делал по несколько часов в день и относился к ней так же серьезно, как пианист к разучиванию гамм. Никто не торопил Рослого. Семеро воров предпочтение отдали Бирюку, столько же было на стороне Мякиша.

Мишка знал, что Рослый безукоризненно чист и ничем не замазан: его невозможно было уличить в наушничестве, он обладал надежной воровской специальностью, его нельзя было подкупить, и вдобавок он с пренебрежением относился к поросли «новых» воров и называл их «ядовитыми». Самого себя он причислял к традиционной воровской школе, которая славилась тем, что ее представители — карманники — были тонкими психологами, что позволяло им по одним только глазам угадать, туго ли набит кошелек у потенциальной жертвы.

Мякиш запоздало подумал о том, что нужно было бы попросить Беспалого на время сходняка затолкать Рослого в карцер, где он мог бы в полном одиночестве оттачивать свое ремесло.

Мишке не удалось скрыть волнения: ладони сами собой потянулись к нагрудному карману, где лежала колода карт. Вытащив ее, он стал неторопливо раскладывать пасьянс. Об этой его привычке знали многие, и сейчас, наблюдая за тем, как карты веселым веером разбегаются по столу, некоторые блатные невольно заулыбались.

Бирюк, напротив, выглядел спокойным.

— Вот что я вам скажу, бродяги, — наконец вымолвил Рослый. — Я давно знаю Бирюка. Я еще в малолетке парился, а его погоняло по всей России уже звучало. Помню, рассказывали о том, что ссученнью хотели заставить отрицал работать. Дубинами выгоняли их в промзоны. Все сломались, все пошли, а вот Бирюк остался! — Голос его при этом потеплел. — А когда его пытались выкурить из штрафного изолятора, так он такую махаловку устроил, что потом трем сукам пришлось на лбы ставить пластиковые заплатки. Бирюку за это баловство накрутили еще срок… Мякиш не такой именитый вор, но характер в нем тоже имеется — Рослый не переставал перекатывать металлические шарики между пальцами. Шарики то прятались за фаланги пальцев, а то вдруг выскакивали на середину ладони.

Рослый даже не смотрел на них. — И потом, свое право на корону он сумел доказать делами. Но только вот что я хочу сказать вам, бродяги, не тот стал Бирюк, каким был лет десять назад. Может, я сам сильно одичал здесь у Беспалого, но мне что-то не по нутру его столичный прикид. Бирюк стал очень напоминать бобра. А потом, люди, вы заметили, как он стал изъясняться? От него почти не услышать фени, и мне порой кажется, что я разговариваю не с законным, а с фраером чистой воды! Может, у них, в столицах, теперь принято обходиться без блатной музыки, но у нас свои понятия, и их никто не отменял.

Сказанное было очень серьезным упреком в адрес Бирюка. Каждый блатной обязан был изъясняться на фене, и чем выше его воровской статус, тем изысканнее должны быть жаргонные словечки. Разговаривать на фене — совсем не значило приправлять свою речь матерком, за который могут спросить очень строго.

Как правило, законный в совершенстве владеет «блатной музыкой», без нее невозможно завоевать авторитета среди осужденных, феня — как волшебный ключик, благодаря которому открывается дверь, ведущая на воровской Олимп.