Альберт Байкалов - Сыщик мафии

Продолжая держать над головой гранату, тот убрал ствол с груди спецназовца, направил его на переднее колесо джипа бандитов и нажал на спусковой крючок. Две короткие очереди – и обе машины как минимум на полчаса не пригодны для езды. Потом он сделал несколько выстрелов в район радиатора «Скорой» и посмотрел на командира взвода:

– Теперь вам придется преследовать нас только пешим маршем.

Когда Доброго отвязали от опоры, он с трудом сделал два шага и повалился на пол. При этом лицом угодил в металлический ящик, доверху забитый разного рода инструментами, болтами и винтами.

Сейчас, сидя в камере, залепленный пластырем, с забинтованной головой, в точках зеленки на щеках, он размышлял над извечными русскими вопросами «что делать?» и «как быть?».

Когда сегодняшней ночью «Форд» с выдававшими себя за бандитов полицейскими и Добрым въехал на территорию ИВС, он понял, что жизнь кончена.

«Интересно, сколько дадут? Убийство двух и более лиц с особой жестокостью… Если ко всему этому прибавить остальные мелочи, то пожизненное обеспечено. И кто за язык тянул рассказать на камеру о первом убийстве, когда Аленка со своим родственником обеспечили мне алиби? Теперь и у них проблемы будут, за дачу ложных показаний можно и на нары загреметь. Хотя мне-то что от этого? О себе надо думать. У Сухаря руки длинные, в зоне меня как раз и прикончат. У этого отморозка наверняка хорошие связи, организовать «сладкую жизнь» в колонии или убийство для такого человека – раз плюнуть. Накатает «маляву» и толкнет через какого-нибудь авторитета…»

Он тронул себя за лицо, и его вдруг осенило: «А что, если все эти ссадины и порезы списать на пытки в момент захвата? Но что это даст? У следака и так море улик… Возможно, предвидя такой исход дела, они и ящик с железом с собой прихватили, предварительно всунув его в пластиковый мешок. Но ведь можно настаивать, будто я туда и не падал, а меня просто совали в эти железки лицом, требуя оболгать себя».

Добрый повалился на бок, подтянул ноги к животу и задремал.

Проснулся он оттого, что почувствовал сквозь сон, будто в камере находится кто-то еще. Добрый открыл глаза и увидел перед собой громилу, а за ним еще одного. Тот тоже был не из слабаков.

– Чего вас сюда, это же одиночка? – Он сел и протер глаза. Однако странная тревога вдруг перешла в ужас.

– Рви простынь на полосы, – приказал громила.

– Зачем? – просипел Добрый, уже догадавшись, что эти двое сейчас убьют его так, что при обходе утром все решат, будто это самоубийство. Значит, кто-то хорошо заплатил конвойным и дежурному, раз этих двоих отморозков впустили в камеру.

– Ну, ты чего?

Громила сжал кулак и поднял его на уровень плеча. Только теперь Добрый заметил, что оба в резиновых перчатках, и ему стало совсем нехорошо. И тут же в голове мелькнула мысль: «Они ведь не должны оставить следов насильственной смерти! А что, если устроить драку, да такую, чтобы одного взгляда было достаточно, что мне помогли отойти в мир иной?»

Он встал, взял простынь и начал рвать ее, приговаривая:

– Так даже будет лучше. Сам хотел. Мне легче сразу, чем до конца своих дней париться на пожизненном…

– Чего так? – удивленно спросил громила.

– Три убийства, мать в могилу загнал…

Добрый оторвал ровный, шириною с ладонь лоскут и вдруг сделал шаг вперед, со всего размаху двинув лбом аккурат в переносицу громиле. Из носа хлынула кровь. Следующий удар пришелся в пах, громила согнулся. Добрый вцепился ему ногтями в лицо и содрал кожу.

– Ах ты, козел! – опомнился наконец второй и шагнул к Доброму.

– Теперь глупо меня убивать! – завопил он. – Все равно обнаружат под ногтями его биоматериал, а до утра вы не успеете убрать всю кровь.

В следующий момент в глазах словно полыхнула молния, раздался хруст зубов, и Добрый полетел на спину.

– Убью, падла! – бросился к нему крепыш.

– И бивни я сам себе выбил! – завопил Добрый, выплевывая на пол обломки передних зубов.

– Угомонись, Потап, он прав, раскрутимся еще лет на двенадцать. Сваливать надо…

– Кто это тебя так? – брезгливо разглядывая лицо Доброго, спросил следователь.

– Заказали меня с воли, – выпалил Добрый. – Ночью в камеру впустили двух амбалов, которые хотели, чтобы я повесился. Я-то знаю, что они должны были подстроить самоубийство, даже хирургические перчатки надели. Сейчас вся камера в крови одного из них, и вот, – тронул он пальцами губы, – два зуба сломали.

– А ты, я смотрю, продвинутый в этих делах, – усмехнулся следователь. Открыв папку, он протянул через стол стандартный лист бумаги: – Подробно опиши, как было.