Евгений Сухов - Стенка на стенку

– Если они сумели расколоть Чифа и убрать его, то надо думать, там тоже не лохи. Их на мякине не проведешь!

– А все будет соответствовать действительности. Деньги в Москву и впрямь должны были поступить еще две недели назад. Мы специально Красного не торопили.

Конечно, две недели – совсем не тот срок, когда следует наказывать городского смотрящего, но, с другой стороны, двухнедельной задержки вполне достаточно, чтобы отправить своего человека на разбор и сделать Красному строгое внушение.

– Ясно!

– Советую держаться с Красным спокойно. Особенно давить не следует, неизвестно какие такие думки прячутся в его безалаберной башке.

– Все-таки ты ему не доверяешь?

– Не в этом дело, в целом Красный на хорошем счету. Но Варяг опасается, что он может вести какую-то свою игру. Не исключено, что Леша спелся с питерским мэром…

– Честно говоря, сомневаюсь, – осторожно высказал свое предположение Филат. – Красный вряд ли стал бы затевать двойную игру – у нас такие вещи не прощаются.

– Очень хотелось бы верить. Даем тебе полную свободу действий, но мы постоянно должны быть в курсе всех твоих дел.

– Конечно, Михалыч!

Старик откинулся на спинку кресла.

– Ну, передавай Леше привет…

Рома Филатов был из тех, которых называют «дети тюрьмы». Он родился в колонии строгого режима у двадцатилетней молодухи, угодившей за решетку по суровой статье – «грабеж». Несмотря на молодость, она была весьма опытной наводчицей и с каждой взятой квартиры имела свою твердую долю. В ее большом послужном списке значились зажиточные директора гастрономов, высокопоставленные чиновники и даже парочка народных артистов. Все происходило до банальности просто: она знакомилась в ресторане с лохами, которые с ходу клевали на ее красивое аппетитное тело. А дальше она сдавала «наколку» опытным домушникам, которые потрошили квартиру с той же тщательностью, с какой ресторанный повар разделывает индюшку. В юности мать Филата была женщиной бережливой, особенно не шиковала и, несмотря на приличное состояние, которое сумела скопить с шестнадцатилетнего возраста, в одежде придерживалась неброской простоты. Особых планов на жизнь она не имела, хотела через несколько лет завязать с опасным ремеслом и стать обычной многодетной мамашей. Погоняло у матери Ромы Филатова было соответствующее – Клушка. Возможно, в недалеком будущем она и разродилась бы законным первенцем и забота о потомстве вытеснила бы из ее умной головки тягу к не праведно нажитым деньгам, но, как это часто бывает, – в ее жизнь вмешался злой рок. Очередным лохом, на которого она напустила свои чары, оказался сотрудник голландского посольства, у которого вместе с магнитолой и «филипсовским» телевизором уволокли и неприметный на вид чемодан – в нем оказались документы государственного значения. Если бы Клушка знала о том, что имеет дело не просто с упакованным фраером, а с крупным иностранным чиновником, то шарахнулась бы от него как дикий зверь от огня. Но мужчина представился фирмачом, оптовым торговцем обуви. И надо же было так чух-нуться – Клушка поверила этой туфте и заглотнула ее, как голодная щука сверкающую блесну.

Через несколько дней Клушку взяли в том же самом ресторане, где она подцепила голландца. Поначалу она от всего отпиралась и утверждала, что впервые его видит, но ей предъявили небольшое колечко с изумрудом, которое она тишком увела из его спальни в тот самый момент, когда голый фирмач, разнеженный ее ласками, лежал поверх смятых одеял. Тут нервы у нее сдали, и девка рассказала все.

Несмотря на чистосердечное признание Клушки, судьи вынесли ей приговор неожиданно суровой: восемь лет строгого режима.

Уже на третий день пребывания в колонии Клушка поняла, что попала в ад.

Старые, высушенные сроком зечки осмотрели ее на предмет дальнейшего употребления и нашли, что у нее весьма неплохое тело. Скорее всего, она стала бы ублажать чью-нибудь похоть, сделавшись ковырялкой, если бы начальник женской колонии подполковник Ерофеева, или просто Ероша, баба постбальзаковского возраста и не лишенная некоторых женских слабостей, не предложила бы стать ей личной кобылкой. Таким образом, судьба Клушки была определена, а еще через месяц, за старания, начальница стала подкидывать своей полюбовнице маслица и сладостей, которые та справедливо делила между подругами.

Бежать из колонии было невозможно, да и не женское это дело – перегрызать клещами колючую проволоку, рыть длинные подкопы, чтобы потом месяцами скитаться по тайге. Гораздо более удачный и наиболее безопасный способ сократить срок заключения – это сделаться матерью-одиночкой.