Алиса Шер: Я была женой Нагиева

Поэтому костюм друга детства дополнили ботинки на каблуке, принадлежащие Диминому папе. И если Саша Полаченко с Димой были примерно одного роста и комплекции, то ботинки оказались, как бы помягче выразиться, немного великоваты.

Больше всего в этой свадебно-туалетной истории пострадал Димин отец. В конце «обряда» бракосочетания, когда гости поздравляют молодых и возлагают цветы этому стоящему в центре зала живому памятнику счастливой семейной жизни, N.N., поцеловав сына произнёс:

— Голубчик, давай поменяемся ботинками, твои мне безумно жмут.

Как, наверное, и все вступающие на ковровую дорожку к своей счастливой жизни, мы с Димой страшно волновались. Я не услышала ни одного слова из бесконечной речи, усилием воли заставляя себя ловить фразу, когда мне нужно ответить «да». В горле пересохло, и наши глухие ответы скорее угадывались, чем действительно были услышаны. Кольца не хотели одеваться на влажные и распухшие пальцы.

Из последних сил и денег была заказана «Волга». Моя мама, всю жизнь проработавшая в СЭС, смогла во времена безумного дефицита, в том числе и продуктов, устроить своей дочери шикарную свадьбу в гостинице «Октябрьская».

На фотографии, которые должны были рассматривать наши будущие дети, волшебных бумажек уже не хватило. Единственное, что осталось нам как память об этом событии — 45-минутная бобина. В этом году мне наконец удалось переписать её на видеокассету.

Теперь, конечно, смотреть на все это очень забавно. Но, бог мой, как же мы всё-таки были радостны! И как неимоверно, немыслимо, безумно счастлива была я! Я не отводила от Димы влюблённого взгляда и бесконечно улыбалась.

А самое забавное, что мы ведь абсолютно не понимали, зачем все это делаем. И даже не предполагали масштаба последствий своего юношеского порыва.

Они забрели уже довольно далеко, но утреннее солнце, приятно ласкавшее кожу, пробивалось сквозь густые ветви деревьев и освещало узенькую тропинку. Там, за следующим поворотом, их ждала лесная вырубка с земляничными полянками и кустиками ромашек. Здесь можно наконец-то лечь, положив голову к нему на колени, беззаботно смотреть в далекое голубое небо, мечтая прокатиться, на упругой и мягкой перине проплывающего мимо облака. Или вон на том белоснежном драконе — прямо к замку с пятью башенками, постепенно превращающемуся в именинный пирог…

Трава приятно щекочет голые ноги… Наглый высокий стебелек настойчиво прикасается к его щеке. Упрямец не поддается на уговоры и ластится к нежной коже, вызывая щемящее чувство ревности.

— Я тоже так хочу, — шепчет она, проводя рукой от виска к уголку его губ.

Губы ловят замершие от наслаждения пальцы.

— Ну, хватит… я же не земляника.

— Ты вкуснее.

Ошалевшие от лета и счастья бабочки кружатся совсем близко.

Неразборчивое насекомое уселось ей на живот.

— А ты — цветок, — задумчиво констатировал он.

— Очень большой.

— И очень красивый. Хочешь земляничину? Разве цветы едят землянику?

— Не хочешь — сам съем.

Красная маленькая ягода оказалась у него во рту.

— Отдай, негодник!

И хотя вокруг них было полно кустиков со спелыми, призывно свисающими ягодками, она потянулась к его губам, на которых ещё остался сладковатый вкус… Сладчайший! А потом так приятно было гладить загорелые плечи и смеяться, когда с серьезным видом он сосредоточенно пытался пристроить в ее волосах полевые цветы.

— Мы сделаем тебе корону из ромашек. А по дороге домой будем вытаскивать и гадать.

Она распутала один цветок и с замиранием стала выдергивать листики: «Любит… не любит… плюнет… поцелует… к сердцу прижмет… к черту пошлет…» «К сердцу прижмет!» — ликовало забившееся сильнее собственное сердечко. Она закусила губу, пытаясь скрыть разочарование: а ведь так хотелось — «любит»…

Начало семейной жизни принято ознаменовывать первой брачной ночью. Честно признаться, я совершенно не помню, что тогда происходило. Скорее всего, ничего особенного, потому как «первой» эта ночь была лишь условно. Но тем не менее она отличалась. И отличие заключалось в захватывающем чувстве свободы, сопровождавшей отныне нашу любовь. Совершенно легально заниматься сексом — в этом был определённый кайф, недоступный современной молодежи, практикующей узаконенный общественным мнением гражданский брак.