Люси Монтгомери: Энн из Зелёных Крыш

Она наблюдала за ним с тех пор, как он прошел мимо нее, и смотрела на него и сейчас. Мэтью не смотрел на нее и не видел, какой она была на самом деле, но обычный наблюдатель увидел бы девочку лет одиннадцати, одетую в очень короткое, тесное, уродливое платье из желтовато – серой полушерстяной ткани. Она носила выцветшую коричневую матросскую шляпу, из под которой на спину спадали две ярко-рыжие косы. Ее лицо было маленьким, бледным и худым, с множеством веснушек, большим ртом и непонятного цвета глазами – они казались то зелёными, то серыми – в зависимости от освещения и настроения.

Всё это увидел бы обычный наблюдатель; а более внимательный человек мог бы заметить, что подбородок её чётко выраженный и решительный; что большие глаза полны воодушевления и жизнерадостности; что рот красиво очерченный и выразительный; а лоб – широкий и совершенный. Короче говоря, наш проницательный необыкновенный наблюдатель мог бы прийти к выводу, что удивительный дух живёт в теле этой бездомной девочки, которой стеснительный Мэтью Касберт так смехотворно боялся.

Мэтью, однако, был избавлен от испытания говорить первым, потому что, как только она поняла, что он идёт к ней, она встала, схватив одной тонкой смуглой рукой свой ветхий, старомодный саквояж; а другую она протянула ему.

– Я полагаю, вы мистер Мэтью Касберт из Зеленых крыш? – сказала она приятным, звонким голосом. – Я очень рада вас видеть. Я начала бояться, что вы не приедете за мной, и пыталась представить все, что могло случиться, чтобы помешать вам. Я решила, что, если вы не приедете за мной, я пойду по дороге к этой большой дикой вишне на повороте, залезу на неё, и останусь там на всю ночь. Я бы нисколечко не боялась, и это было бы прекрасно – спать на дереве дикой вишни, в белых цветах и лунном свете, как вы думаете? Можно представить, что живешь в мраморном дворце, не так ли? И я была совершенно уверена, что вы приедете за мной утром, если бы вы не приехали сегодня вечером.

Мэтью неловко взял худую маленькую руку – тогда-то он и решил, что делать. Он не мог сказать этому ребенку с горящими глазами, что это ошибка; он заберёт ее домой, и пусть Марилла скажет ей. Так или иначе, он не может оставить её в Брайт Ривер, пусть даже и произошла ошибка. А все вопросы и объяснения могут быть отложены до их возвращения в Зеленые крыши.

– Я сожалею, что опоздал, – робко сказал он. – Пойдем. Лошадь во дворе. Дай мне свою сумку.

– О, я сама могу нести её, – сказала девочка весело. – Она не тяжелая. Я храню там все мои вещи, но она совсем не тяжелая. Её нужно нести определенным образом – а то ручка отваливается, так что лучше я буду сама держать её, потому что знаю, как. Это очень старая сумка. О, я очень рада, что вы приехали, хотя спать на дикой вишне тоже интересно. Нам далеко ехать, правда? Миссис Спенсер сказала, восемь миль. Я рада, потому что люблю ездить. О, так хорошо, что я буду жить с вами, и принадлежать вам. Я никогда не принадлежала никому – по-настоящему. Но самым худшим был детский дом. Я была там только четыре месяца, но этого достаточно. Я не думаю, что вы когда-нибудь были сиротой в детском доме, так что вы не можете понять, как это. Это хуже, чем вы можете себе представить. Миссис Спенсер сказала, что плохо так говорить, но я не имею в виду ничего плохого. Очень просто сделать что-то нехорошее, даже не зная об этом, правда? Вообще-то воспитатели в детском доме были хорошими. Но там было так мало возможностей для воображения – только про других сирот. Было довольно интересно воображать разные вещи о них – представить себе, что, возможно, девочка, которая сидела рядом – в действительности дочь графа, которая была украдена в младенчестве у своих родителей злой нянькой, умершей прежде, чем она смогла признаться. Раньше я не спала по ночам и представляла всякое, потому что у меня не было времени на это днём. Я думаю, я поэтому такая худая, ведь я очень худая, не так ли? Сплошные кости. Я люблю представлять, что я хорошенькая и пухленькая, с ямочками на локтях.

И тут спутница Мэтью перестала говорить, отчасти потому, что она запыхалась и отчасти потому, что они пришли к кабриолету. Ни слова она не сказала, пока они не покинули деревню и не поехали вниз по крутому небольшому холму. Дорога тут врезалась так глубоко в мягкий грунт, что края её, с бахромой из цветущих веток диких вишен и тонких белых берез, поднимались на несколько футов над их головами.

Девочка протянула руку и отломила ветку дикой сливы, которая задела кабриолет.