Бертрис Смолл - Неукротимая красавица

Графиня Ботвелл не произнесла ни слова с ужасной ночи, ее прекрасные глаза теперь ничего не выражали. Иногда граф чувствовал на себе ее взгляд, но когда поворачивался к ней, глаза все так же оставались пустыми. Он по-прежнему любил ее, даже сильнее, чем прежде, и, скрывая свое отчаяние, пытался вести себя так, словно все нормально.

Он не делил с ней постель, но спал в соседней комнате, оставляя на ночь дверь между комнатами открытой, на случай если она вдруг позовет его. Хотя ее лицо ничего не выражало, а из уст не вылетело ни слова, она вроде бы его понимала. Они общались между собой взглядами и жестами.

Конелл зорко следил, чтобы возле виллы не появлялись незнакомые мужчины: это могло вызвать у Катрионы приступ паники. К ней мог зайти, кроме мужа и его самого, только юный Ашер Кира.

В Рим они прибыли в разгар лета, а теперь, с наступлением чудесной осени, Катриона начала выбираться в парк, где долго гуляла. Ее всегда сопровождала Сюзан или Мэй, а садовников просили не появляться в это время, объяснив им, что вид незнакомых людей может обострить болезнь, которой страдает хозяйка.

По округе снова пошли сплетни, но и теперь они касались мадонны Стуарти. Пусть садовников и не было в поле зрения Катрионы, никто не мог запретить им разглядывать ее откуда-нибудь из-за кустарника. В таверне Джованны Руссо они потом восхищались ее золотистыми волосами (они так и не обрели прежнего цвета темного меда), превозносили изумрудно-зеленые глаза, вовсю расхваливали великолепную кожу и прекрасное лицо без единой морщинки, поражались стройности фигуры.

Джованна Руссо подливала им в кружки лучшее местное вино, шлепала по шаловливым ручонкам и жадно слушала. Ей всегда была интересна жена любовника, хотя он никогда о ней не говорил, и женщина была уверена, что скорбь, угнетавшая лорда, связана с какой-то трагедией, произошедшей с его женой. Он навещал Джованну только для удовлетворения мужских потребностей, но она была довольна и этим. Он ничего ей не обещал, но оказался лучшим любовником из всех, что у нее когда-либо были – сильным, нежным и заботливым.

Однажды Джованне удалось проскользнуть в парк при вилле: очень уж хотелось увидеть соперницу, – и потом ее раздирали противоречивые мысли.

Если прекрасная леди снова обретет здоровье, Джованна наверняка потеряет любовника. Но она по-своему любила Ботвелла и хотела, чтобы он тоже обрел счастье. Будучи доброй и сострадательной, она стала возжигать в деревенской церкви свечи за Катриону.

Как-то во время очередной прогулки Ботвелл жестом отослал постоянных компаньонок своей жены, взял ее под руку и сам повел по залитому предзакатным солнцем парку.

– Сюзан похвасталась, что ты стала понемногу есть, – попытался он с ней заговорить. – Это заметно: от еды и свежего воздуха у тебя снова порозовели щеки.

Она ничего не ответила, но по ее губам скользнула еле заметная тень улыбки. В молчании они продолжали прогулку, а потом, вдруг Ботвелл схватил ее за плечи и, глядя с мольбой в глаза, воскликнул:

– Кэт! Ради бога, дорогая! Скажи хоть что-нибудь! У меня нет больше сил!

Он вдруг увидел, как из ее глаз постепенно уходит пустота.

– Я люблю тебя, голубка! Теперь еще больше, чем раньше. Не отстраняйся от меня, Кэт! Не уходи опять!

– Как ты можешь любить меня, Френсис?

Голос ее был тих, так тих, что он не мог бы сказать с полной уверенностью, что действительно слышал, но движения губ видел.

– Почему же я не могу любить тебя, милая?

– Боже, Ботвелл, неужели у тебя совсем нет гордости? – с презрением медленно проговорила Кэт. – Я в грязи с ног до головы, так что до конца дней не отмыться.

– Ты одна считаешь себя нечистой. Да, твое тело жестоко использовали, я не могу этого отрицать, но никто никогда в действительности не обладал тобой, дорогая. Никогда! Твоя душа всегда оставалась только твоей!

– Тебе придется довольствоваться своей пухленькой кабатчицей, Френсис, – добавила она. – Если мужчина когда-нибудь прикоснется ко мне, я умру.

Он отнесся спокойно к сказанному, совершенно не удивившись, что ей известно про Джованну.

– Отлично, любовь моя, я не буду пытаться затащить тебя в постель, но я уверен, наступит ночь, когда ты изменишь свое мнение. Я готов ждать, сколько понадобится, только, прошу, не замолкай! Если на то божья воля, я до конца своих дней готов только слышать твой голос, и все равно буду счастлив.

На какое-то мгновение по ее губам скользнула так хорошо знакомая ему прежняя улыбка, глаза заблестели.