Гельмут Бон - Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947

— Конечно, здесь не санаторий, — ответил парикмахер. — Но если приспособишься, то жить можно. Да ты скоро и сам все увидишь. А у тебя хорошие фетровые ботинки…

— Нет, ботинки я не могу отдать.

Медосмотр организован по-военному. «Здесь вы раздеваетесь! На каждого заводится медицинская карточка! Подумайте заранее о сведениях, которые вносятся в нее: фамилия, имя, имя отца, звание, войсковая часть! Чтобы все проходило в темпе!»

Целый штат русских врачей и сестер. «Где у вас болит? Чем болели раньше? Это пройдет!»

Мои руки обрабатывают мазями и микстурами. Медсестра не экономит на бинтах. Она все мотает и мотает. Нет, это настоящий военный госпиталь. Хотя несколько смахивает на поточное производство. Но во всем должен быть порядок — это бесспорно.

Уже поздняя ночь, когда нас, новеньких, приводят в барак. Барак? Да, здесь два больших барака из досок, присыпанные землей. В каждом из них лежат по семьдесят человек.

— Сегодня вы размещаетесь в бараке для больных. Завтра вас переведут в барак для рабочих.

— В барак для рабочих? Почему? Мы же больные!

— Это мы увидим завтра утром! Только не думайте, что вам удастся здесь увильнуть от работы!

Во всяком случае, в бараке тепло. И даже чисто! Староста барака строго следит за тем, чтобы каждый снимал сапоги. Настоящий военный полицейский! Но действительно, это же просто свинство — забираться в грязных сапогах на нары!

Утром мои фетровые ботинки исчезли.

— Мои ботинки украли, староста!

— Украли? Здесь никто не крадет!

— Друэрпце! — говорит мне один из старожилов. — Их же забрал сам староста. За них он получит от русских сало.

— А что же надену я?

— Скоро увидишь. Староста швырнет тебе в лицо какую-нибудь пару растоптанных сапог, когда пойдешь работать!

Пойти работать?! Без сапог?! Да я к тому же еще и болен! Чтобы опять снег попал в раны? Об этом не может быть и речи!

Я продолжаю упрямо лежать!

В проеме двери появляется какой-то русский в шапке-ушанке, завязанной под подбородком, и кричит во все горло:

— Десять человек!

Теперь только не сдаваться и не вставать!

Староста начинает с нас, с новеньких:

— Давайте выходите!

Никто не двигается с места.

Тогда он стаскивает с нар первого попавшегося, восемнадцатилетнего паренька из Берлина.

— Мне надо сначала надеть носки! — робко говорит тот.

В дверном проеме рядом с русским появляется Антон, начальник лагеря, и орет:

— Сейчас я вам помогу! — Он с такой силой бьет палкой по нарам, что палка ломается.

Со своих нар приподнимается еще один пленный из нашей группы. Вчера вечером на его левую руку наложили свежую гипсовую повязку.

— А ну, спускайся вниз! — орет староста. — Одной рукой ты сможешь работать!

Пленный со сломанной рукой беспомощно оглядывается.

Я все еще продолжаю упрямо лежать на боку. Сверху мне все хорошо видно. Восемь человек уже подошли к двери. Передо мной лежат еще два человека. Один из них говорит, что у него больные легкие.

— Не городи чушь! Слезай!

У второго, который лежит рядом со мной, перебинтована ступня. Ему тоже приказывают спуститься с нар.

— При рытье котлована возьмешь в руки лом. Там нога тебе не понадобится. Может быть, вы все тут только прикидываетесь больными!

А теперь наступает моя очередь.

— А что с тобой, дылда? — Староста дергает меня за ногу.

На работу надо направить десять человек. Должен пойти один из нас: или мой сосед с забинтованной ногой, или я!

Я спускаюсь с нар на пол.

Антон, начальник лагеря, представляет меня русскому в качестве десятого человека с таким видом, словно делает мне большое одолжение.

— Десять человек! — с довольным видом говорит он. Норма выполнена!

А все остальное здесь не так важно! В глубине барака громко стонут несколько больных с высокой температурой. В углу староста нарезает хлеб. Я стою в рваных носках на холодном полу. Без сапог. На улице пятнадцать градусов мороза.

— Эй, староста! Эй! У меня нет сапог!

С таким видом, словно он мой самый лучший друг, староста бросает мне русский валенок, в котором нет пятки. Во втором валенке в подошве зияет огромная дыра.

— Ничего страшного, что эти два валенка на левую ногу!

Я надеваю промерзшие валенки. Я иду в них по твердому насту. Целый день до самого вечера мы роем котлован. При всем желании мы бы не смогли с помощью наших ломов и железных лопат вынуть из котлована больше чем один кубометр мерзлой глины. Десять человек и два охранника.