Петер Карваш: Чёрт не дремлет (сборник)

Между тем события продолжали развиваться бурно. На афишах, рядом с именами дирижёра и солистов, стояло: «На треугольнике играет маэстро Барнабаш Кос». Прекрасная новаторская кантата отечественного композитора не была исполнена, ибо в ней не оказалось партии треугольника. Зато находчивые третьеразрядные сочинители учли это обстоятельство и заняли видное место в самых значительных концертах. Треугольник господствовал, он сиял в эмблеме симфонического оркестра* как святая троица.

И вот, наконец, дело дошло до того памятного исторического совещания, по сравнению с которым римский Сенат или французский Конвент были несомненно пустыми посиделками, до совещания, которое должно было пролить свет на всё это дело, восстановить истину, не допустить дальнейших грубых ошибок и сделать выводы из допущенных ранее, — словом, до совещания, на котором должны были, наконец, освободить Барнабаша Коса от работы.

В докладе говорилось о его провинностях; это были серьёзные, тяжкие провинности.

После доклада слово взял товарищ Вавречка и произнёс речь на тему: предательство Барнабаша Коса. Он долго говорил о том, как Барнабаш Кос обманул доверие товарищей, как он провалил ответственное дело и как позорно отстал от других представителей молодёжи, выдвинутых на руководящую работу, примерно выполняющих свои обязанности и оправдывающих самые смелые надежды.

Потом выступил второй дирижёр и ярко осветил попытки Барнабаша Коса вернуться к формализму, его упадочные тенденции при составлении репертуара и его враждебное отношение к отечественной музыке.

Всё это было в сущности правдой; то, что не было правдой, было правдоподобно, а это ещё хуже.

Потом выступали другие ораторы, смычковые, медные, деревянные, представители различных учреждении, и было выяснено, что Барнабаш Кос — чудовище, а также главное, если не единственное препятствие к дальнейшему развитию нашей музыки.

Под конец кассир изложил некоторые финансовые обстоятельства, выразительно дополнявшие портрет Барнабаша Коса. Выводы из этих обстоятельств должны были быть сделаны уже в другой плоскости.

Затем Барнабаша Коса сняли, и разошлись с чувством глубокого удовлетворения, считая, что покончили со всеми трудностями, накопившимися в нашем музыкальном мире за последнее десятилетие.

Директор Мелих и главный редактор Янкович встретили однажды Барнабаша Коса.

— Честь праце, товарищ Кос, — сказали они дружески.

— Честь праце, — ответил Кос. — Как поживаете, братцы?

— Помаленьку, — ответил Мелих.

Янкович перебил его:

— Мелих недавно получил государственную премию за новый способ офсетной печати. Его применяют уже в четырёх типографиях!

— Да брось ты, товарищ депутат, — сказал Мелих с укоризненной улыбкой.

Потом друзья рассказали об общих знакомых, по случайному совпадению, главным образом молодых людях, которые отличились на той или иной работе, и вдруг заметили, что Барнабаш Кос сконфуженно молчит.

— А как ты? — обратились они к нему.

— Я? — ответил Кос. — Теперь уже лучше… Я играю в одном небольшом оркестре… Но надеюсь получить место в театре.

Он смущённо пробормотал, что некоторое время был без работы, что у него были неприятности из-за финансовых операций, в которых он ничего не понимал, но которые были узаконены его подписью в то время, когда он был, как он сам выразился, заклятым врагом нашего искусства. Потом задумчиво добавил, вне всякой видимой связи с тем, что говорил раньше:

— Ведь я… я играю на треугольнике…

Они расстались, и Мелих с Янковичем пошли своей дорогой.

— В нём никогда не было искры, — сказал Мелих. — Он казался мне хорошим парнем, но без огня.

— Да, — ответил Янкович, — и я всегда так думал. Достаточно было на него взглянуть…

— Да. Достаточно было на него взглянуть… А ведь если бы он работал над собой, он мог бы стать неплохим музыкантом.

Потом они стали говорить о другом. Янкович вспомнил, что нашёл прекрасного заведующего иностранным отделом. Мелих рассказал о каких-то двух ребятах, которые не сегодня-завтра смогут руководить целым предприятием.

— Наш Добровец? — воодушевился он. — О, это крепкий парень, за него я ручаюсь! Можешь мне поверить, я изучил Франтишека до мозга костей…

И они пошли дальше, искренне восхищённые своими людьми; они действительно изучили их до мозга костей, верили им и не могли в них ошибиться.

Перевод В.Савицкого