Вы садитесь тут на борзых коней,
Вы скачите на силу на неверную,
Вы падите, налетите со всего рывья,
Вы секите-рубите со всего плеча,
Вырубайте-досекайте до едина врага!»
Ходко-быстро возлетал стар казак на коня.
От земли добрый конь отделяется,
Над равнинными над степнинами,
Над долинами-горами надстилается,
В становище ко Мамаю прорывается.
А Мамаище на девяти скамьях
Измещается при девяти столах,
Бородища из трех волосин-ветлин,
А глазищи-то из двух чернущих котли́н,
Он толстущими губищами шлепает:
«Аль потолще мне Русь не припасла посла?
Как поправились вы там, как покаялись?
Все ль дороги, все ль постои поустроили?»
Безо спеши сказовал Илья, без торопи:
«Мы управились, мы покаялись,
Повстречать орду с почетом изготовились,
Есть конюшни для коней, терема для гостей!»
Ухмыльнулося царище Мамаище:
«А не глуп ваш, всё во опонял, Илья Муромец,
А каков он на толст, а высок ли на рост?»
«Ты глянь на меня, царь Мамаище:
Он у нас Илья всем весь, как я:
Он и ростом, и толстом, и величеством!»
«Это что ещё за богатырь за такой?
Я с такой мелкотой и не пошел бы на бой:
Я такого Илью — тьфу: верёвкой совью,
В три дуги согну, во песок сотру!»
Эти речи Илье не показалися.
Молодецкое сердце раскипелося,
Раззадорился Илейко, разретивился,
Вынимал он свой Святогоров меч,
И сносил ему, Мамаищу, голову.
Зачинал Илья богатырский бой.
Засвистел тогда Святогоров меч,
Зазвенела кольчуга серебряная,
Загудели стрелочки каленые,
Загремела палица булатная.
Заревели ревом татарове.
Позаслышала дружина, поднималася,
На поганых басурманов припускалася.
Начиналось великое побоище
На Дону, на Непрядве, — Куликовское.
Первым в битве головушку буйную
Положил за Русь Пересвет-богатырь.
Восклицал-воззычал Илья Муромец:
«Мы ли, братцы, будем горевать-бедовать?
На миру богатырю и смерть красна —
И красна эта смерть Пересветова!
Кто падёт вот такою смертью красною,
Тот навеки бессмертным становится!»
Возмахнул стар казак Илья Муромец —
Он рукой своей богатырскою.
Засвистал-заблистал мечом-молнией.
Засверкали мечи у всей дружинушки,
Зазвенели кольчуги серебряные,
Запосвечивали шлемы золочёные,
Засияли щиты богатырские,
Заповзвизгивали тетивы на луках,
Запосвистывали стрелочки калёные,
Загремели палицы булатные,
Заревели басурманы поганые:
Сила русская ломит татарскую!
А татарове гнутся и ломятся,
Да назад — лих стоят, а не пятятся.
Тут Добрыня-провор строй рвёт да — вперёд:
Сколько рубит мечом, вдвое топчет конём,
Не берёт, не сечёт его ни меч, ни копьё.
Вдруг конь под Добрыней вспотыкается,
А Добрыня на коня осержается,
Он и бьёт коня до мяса чёрного,
В стременах над ним приподнимается.
В этот миг перед Добрыней богатырствующим
Смерть грозная проявляется,
Голозубая, лихобойная:
«Стой, Добрыня, ты понаездился,
На свой на век набогатырился!»
Духом падает Добрыня, ин спрашивает:
«Кто ты есть такой? Богатырь ли ты?
Царь-царевич ли? Королевич ли?
Из какой ты земли? Из какой орды?
Прочь с пути, дай творить дело правое!»
Отвечает страхолюдница Добрынюшке:
«Я не царь, не король, не царевич я,
Лихо всех богатырей, королей, царей
Во Вселенной всей я всех сильней!
Я — смерть твоя и за тобой пришла,
По́лно ратиться тебе, молодечествовать!»
«Ай, же, смерть моя, смерть престрашная!
Как возьму я себе саблю острую,
Отсеку тебе пустую голову!»
Тут смерть в ответ расхохоталася,
Мать сыра земля восколебалася, —
«Не гордиться бы, богатырь, тебе,
Перед смертищей не похваляться бы:
В мире силы грознее грозной смерти нет.
Кайся! К гибели уготовь себя!
Вынимаю вот пилья невидимые,
Достаю ножи наострённые,
Подсеку тебе жилочки становые,
Выну душу из тела богатырского!»
Возмолился Добрыня к душегубице:
«Пощади меня, смертья всесильная,
Дай сроку мне на один хоть год!
Сокрушим-ста мы силушку татаровичью.
А тогда до тебя я и сам приду,
Буйну голову я и сам сложу
Под пилья-ножи твои невидимые!»
Читать дальше