Роман Неумоев: Рок в Сибири. Книга вторая. Повстанческая армия имени Чака Берри

универовского рок-клуба.

Свои новые стихи читает М. Немиров. Учавствуют Шапкинд, мистер Дроумч,

Игги Джефтоун и прочие гениальные безумцы.

Всем желающим предоставляется возможность исполнять песни

собственного сочинения.

СОЮЗПОДЗЕМРОК

ГЛАВТЮМЕНРОКПРОМ

Да, опять эти самые, прокламации. А куда без них? Раз объявлен рок-революционный террор и впереди маячат баррикады, значит всё по законам революционного времени, включая и прокламухи.

Ну и что же дальше? Дальше властям стало ясно, что меры против распоясавшейся «Повстанческой Армии» принимать всё-таки надо. Ибо оные «рокеры» дошли до того, что стали устраивать свои сборища прямо под окнами Тюменского обкома КПСС. Лежать на обкомовских газонах, горланить свои песни и даже играть на тротуарах близ обкомовских окон в футбол! Тут уже возникала прямо угроза материального ущерба. Мяч мог, упаси бог, угодить в обкомовское окно первого этажа. Тут уже возмущение стало возникать не только у секретарей обкома партии, но и рядовых работников партаппарата. Последовал ряд звонков в КГБ и УВД. И на рядовых членов «Повстанческой Армии» посыпались новые репрессии. Нет, ничего особенного. Вполне обычные неприятности, по принципу: вы нам в окна показываете фигу, мы вам тоже, скорчим рожи не хуже, раз другого на данный момент не позволяет «новая политика» Миши Горбачёва, будь не ладен он, и все его присные.

Во время одной из прогулок на площади перед обкомом партии, Женька Федотов, он же Юджин, сорвал с клумбы у памятника Ленину цветок, с тем чтобы преподнести одной из присутствующих дам. К группе рок-клубовцев тот час подошёл, невесть откуда взявшийся милиционер и… задержал Костю Пахомова (!). Тщетно пытался доказать милиционеру Юджин, что цветок сорвал он, а не Костя. Милиционер настойчиво тянул в здание УВД именно Костю. Вот тут и вспомнил Юджин, про Франца Кафку. Юджин к тому времени уже был из Университета отчислен. А Костя Пахомов ещё нет. Так что Юджин мог рвать цветы сколько угодно, задержать и составить протокол всё равно надо было именно на Костю. Протокол этот был составлен и отправлен в Университет. Через несколько дней Пахомов присоединился ко всем нам, уже отчисленным.

А с приближением осени, все видные деятели «Повстанческой Армии» начали получать повестки в военкоматы. Все, кто находился в призывном возрасте: Пахомов, Жевтун, Шаповалов и я.

У нас с Юркой были к тому времени «белые билеты», в которых стоял штамп о снятии с учёта. Поэтому я просто в военкомат не пошёл. А Юрка пошёл. Отец настоял, и он пошёл. Там, в военкомате произошла забавная и трагикомичная сцена. Военком Поливцев, к которому явился Шапа, окинул его при входе мрачным взглядом. Потом сказал:

– Давай военный билет. Посмотрим, что у тебя там.

– Да я не военнообязанный, – заикнулся было Юрка.

– Ладно, ладно, невоеннообязанный! Поливцев взял военный билет, кинул его в ящик стола и гаркнул ошалевшему Юрке:

– Марш на перекомиссию!

Перекомиссия тут же признала Юрия Шаповалова годным к строевой военной службе, по всем статьям.

Франц Кафка снова мрачно подмигнул «повстанцам».

В результате принятых, таким образом, мер, наши ряды вскоре надлежало покинуть Шаповалову, Жевтуну, Пахомову. Немиров имел железную справку из дурдома, что он псих. Со мной военкомовский фокус просто не прошёл. Мне после истории в тюменском КГБ, по моему мнению, вообще терять было нечего. Я занял прочное место в списке неблагонадёжных и состою в нём по сию пору. И из него невозможно быть вычеркнутым в нашем Отечестве по гроб жизни. Это мне майор Кравцов твёрдо пообещал. Ну а я твёрдо это уяснил и запомнил. И на душе, знаете ли, от этого, как-то, спокойно. Всё ж таки любая определённость лучше, чем неизвестность. Это ещё Франц Кафка подметил.

Так или иначе, но наша деятельность переместилась на квартиры. Во-первых, на Шапину, на улице Хохрякова, во-вторых, на мою, на улице Рижской, возле кинотеатра «Космос». (Ныне, благодаря стараниям нашего общего друга Александра Ковязина, превратившегося в «KINOMAX»).

Приближалось лето 1987-го, и двум нашим друзьям Жевтуну и Пахомову надлежало вскоре вернуться из мест прохождения воинской службы. По этому поводу, мы собирались частенько то у Шапы, в его четырехкомнатной горкомовской квартире, то у меня, и ночи напролет гремели гитары и пилось вино. Короче, продолжалось то же самое, что и на 5-м этаже универовской общаги, только с некоторыми «эксклюзивными» обстоятельствами. Весь юмор был в том, что у Юрки Шаповалова ближайшими соседями были следующие весьма уважаемые люди.