Андрей Ильин: Александр Золотая грива

Напавшие видели, как бесславно погиб их предводитель с двумя ближайшими помощниками от руки полураздетого мальчишки. Ушкуйники, наоборот, приободрились и усилили натиск. Звон мечей и секир загремел с новой силой, сразу несколько голосов торжествующе заорало и последние разбойники пали в бою. От рук таких же, только нанятых на службу. Когда Алекша приблизился, последний упал на холодную землю под ударами сразу троих. Колун, дравшийся в первых рядах, вытер вспотевший лоб, весело подмигнул и вразвалочку пошел к месту стоянки. От него просто веет радостью и счастьем – наконец-то подрался как следует! Команда струга расположилась на земле, совершенно не обращая внимания на холод и ветер. Ушкуйники перевязывали друг другу мелкие раны, порезы, шутили и смеялись, словно только что закончилось представление скоморохов. Никто серьезно не пострадал, отделались ушибами и царапинами. Громко кричали, пересказывая друг другу, как лихо дрались с негодяями, посмевшими напасть на мирных купцов – это о себе! – и как они, мирные купцы, с божьей помощью, расправились с лиходеями. Прошло едва десять минут, а все уже врали и хвастались напропалую. Алекша сорвал несколько стебельков целебной травы, растер с листьями подорожника, приложил к порезам и замотал чистой тряпкой. Накинул рубаху, кожаную куртку – горячка боя прошла, чувствовался холод.

– Ты неплох. Твердослов не соврал, – раздался голос, – дерешься, как нечистая сила.

Алекша поднял голову – перед ним стоит Колун, одобрительно качает лохматой головой.

– Чего это нечистый, – обиделся Алекша, – я моюсь. Вот и сейчас пойду, отмою кровь.

– Не сердись, так говорится, – ответил Колун. – У ромеев вера в бога Христа, все остальные считаются нечистой силой. Эти боги или демоны очень сильны.

Алекша поднялся.

– Я знаю, – ответил он, – читал в книгах ромейских.

– Так ты еще и грамотный! – поразился Колун. От великого удивления он даже отступил на пару шагов. – Ну вот это да-а! А Твердослов не сказал, паразит. Крепкий, говорит, парень, в дороге такой понадобится. И все. Может, ты еще и счету обучен, а?

– Математику знаю, – с достоинством ответил Алекша, – могу записывать цифры арабскими знаками, могу ромейскими.

Колун разинул рот, выронил секиру – еще держал в руке – да прямо на ногу…

– Ух, ядрена… во как… ну, дела!

Он отошел еще на шаг, чуть наклонил голову набок.

– Ну так ты… это… больше не рыскуй так-то, а то мало ли… тово. Ты вот что, – быстро заговорил Колун, будто опомнившись, – в драки больше не лезь, для такого у меня дурней хватает, – оглянулся на остальных, – в торговом деле голова важней силы, думать надобно, а думающих мало. Иди ко мне в помощники. Если согласишься, деньгой не обижу, вернешься в Киев богатым, девку какую хошь себе выберешь, самую раскрасавицу, а не эту, твердословиху, а?

– Лады, подумаю, – важно ответил польщенный Алекша, – помогу, чем смогу.

– Ну вот и хорошо, – обрадовался Колун, – а я смотрю и думаю, чего ты так дрался спокойно, не орал, не ярился и вообще. Тебе вроде как бы скучно было… думал, значит, вычислял!

Алекша отошел в сторону от галдящих ушкуйников, задумался – а действительно, почему не разозлился? В начале, правда, было – разъярился так, что глаза как мутной водой залило, видеть плохо стало, руки ноги затряслись. А потом вдруг все ушло, остался только холодный расчет и странное равнодушие ко всему. Ни злости, ни страха, ни азарта – ничего того, что бывает у всех людей. Он огляделся. Вокруг холодная вода, злой ветер треплет верхушки волн, рвет деревья на унылом берегу. Стоит неумолчный шум, плеск воды. "Да ладно, – подумал он и махнул рукой, – эка беда – страха нет, злости… Переживу как-нибудь».

С этого дня как бабка нашептала – погода совершенно испортилась и никак не желала исправляться. Сильный встречный ветер, частые холодные дожди сделали путешествие очень трудным. Струг никак не желал плыть – переваливался с боку на бок на высокой волне, словно старый гусь и все норовил прибиться к берегу или прыгал козлом и вертелся на одном месте. Мачта издевательски скрипела, а свернутый в трубочку парус указывал концами на землю – мол, нечего дурью маяться, идите пешком и все дела. Вконец измотанный непрерывной борьбой с погодой Колун сдался. Он, как все, тоже был за веслами, греб изо всех сил. Когда понял, что толку никакого, бросил весло на середину палубы, громко и внятно выругался. Остальные поняли это как команду сушить весла. На палубе воцарилось угрюмая тишина. Команда молча наблюдала, как встречный ветер разворачивает струг, тащит к берегу. Сидевший у руля легкораненый ушкуйник только подправил ход, струг тычется деревянным носом в песок. Вытащили подальше от воды насколько возможно. Половина команды отправилась в недалекий лесок за дровами, остальные занялись подготовкой лагеря. Колун садится на заплечный мешок, хмурый взор мрачно скользит по холодной серой реке. Губы шевелятся, глубоко посаженные глаза щурятся, словно атаман что-то прикидывает. Поднялся, ловко перемахнул через борт. Некоторое время его не было видно, затем Колун вылезает из трюма. В руках несет что-то продолговатое, завернутое в холстину. Выбирается на берег, саженях в пяти останавливается. Завернутый в холстину предмет аккуратно кладет на землю, в руке появляется огромный засапожный нож и Колун начинает рыть яму.