– Не-а, не вобьет, не поспеет. Пацан вон как палкой лупит, ровно шаман в бубен… щас твой Говняло копыта отбросит!
Алекша действительно бил мечом и палицей быстро, мощно, бил без перерыва, не отходя и не отскакивая в сторону для красивого, но бесполезного маневра. Его старая броня не выдержит и одного удара, просто рассыплется и тогда точно конец. Он живет, пока старший гридень не достанет его мечом хоть раз. Гоняло отбивался изо всех сил. Лицо раскраснелось, пот льется потоком, даже портки мокрые, спина исходит паром, а проклятому разбойнику хоть бы что – дырявая броня свободно пропускает свежий осенний воздух, лохмотья рубахи не греют разгоряченное тело, а бьет, гад, так, что в голове гул стоит и ребра жжет огнем… если старший гридень бился, что бы прибить дерзкого раба, то есть просто так, то Алекша сражался за свою жизнь и честь. Для него это последний и самый главный бой. Он вложил в него все и потому победил…
Гоняло отвык от таких упорных схваток, начал быстро уставать. Пот заливает глаза, не дает видеть противника, а смахнуть горячую волну нет возможности – удары, острые, режущие, от меча и гулкие, проламывающие, от палицы, сыпятся, как горох из худого мешка. Посеченный на куски щит гнусно дребезжит после каждого удара, плечо онемело, не чувствует. Кровь из порезов заливает грудь, течет за пояс, теперь медленно ползет по ногам, в сапогах громко чавкает. Чувствуя, что приходит позорный конец, Гоняло отбросил ненужный щит, перехватил меч обеими руками. Алекша только этого и ждал. Один к двум – соотношение проигрышное. Поймал меч противника в крест, острие наискось врубилось в рукоять палицы и застряло. По толпе дворовых пролетел общий вздох. Все поняли, что схватке конец. Мальчишка разжал левую руку, дубовая палица повисла на мече Гонялы, неудержимо потянула вниз. Алекша дважды взмахнул мечом. Сначала на землю упали обе руки, меч и палица. Потом покатилась голова старшего гридня.
В наступившей тишине громом прозвучал скрип кожаного передника кузнеца. Он зачем-то опять начал вытирать руки, повернулся и массивная фигура скрывается в темноте кузни. Не говоря ничего, дворовые расходятся в разные стороны, незаметно исчезают в сараях. Только гридни остались. Они глупо смотрят на обезглавленное тело бывшего начальника, переглядываются. Наконец один, самый сообразительный, срывается с места так, что грязные пятки замелькали, будто лапы белки в колесе – помчался сообщить Кремню о происшедшем. Кремень пришел не скоро. В алой рубахе он явился, аки красно солнышко, неспешно и важно. Дворовые все попрятались, страшась хозяйского гнева, охрана на стенах усердно всматривается вдаль, словно вот-вот налетят на подворье с дикими воплями и визгом кочевники, хотя им, стражникам, дальше соседского забора ни черта не видно. Кремень аккуратно обходит кровавую лужицу, что натекла с убитых. Встает на бревно. Качается с пятки на носок, новые красные сапоги дружно поскрипывают, ветерок веет приятным запахом неношеной кожи. Мозолистая пятерня поднимается к затылку. Сдвигает соболью шапку на брови, так что глаза почти закрыло, осматривает побоище. Ничего не выражающие глаза останавливаются на пленном разбойнике.
Алекша сидит на перевернутой колоде для рубки мяса. Рядом валяются меч и дубовая палица. Старые доспехи небрежно брошены рядом и вообще вид у пленника такой, будто он после обеда отдыхает, еще б соломинка между зубов торчала. У Кремня аж кулаки зачесались. Однако он никогда не решал даже пустяшное дело сгоряча. Вот и сейчас – кулаки разжались, толстый указательный палец легонько тычется в соболиный ободок шапки, так что она съезжает на затылок. Солидно, как подобает хозяину, прокашливается.
– Вижу, не того болваном назначил, – пробасил, покачиваясь с пятки на носки. Красные сапоги весело заскрипели, соглашаясь с хозяином. – И кого ж мне теперь старшим гриднем ставить, а?
– Холуев хватает, – отозвался Алекша, – найдешь. Меня не вини, все видели, что я защищался.
Кремень грозно сдвинул брови.
– Дерзить вздумал! Мне!?
– Разбойник… – пожимает плечами Алекша. Послюнявил листок подорожника, приложил к царапине на плече. Кремень с трудом удержался, что бы не зарубить наглеца, но вообще-то лиходей прав, ведь князь строго запретил брать разбойников в полон. Теперь он никто и всяк волен его убить, даже последний холоп выше. Такому терять нечего.
– Эй! – рявкнул Кремень на весь двор.
Тотчас раздался грохот сапог, откуда ни возьмись, появился потный от страха гридень. От избытка усердия он все никак не может остановиться, топчется на месте и «ест» глазами хозяина.
Читать дальше