Фрэнсис Веллман - Искусство допроса. Как добиться признания вины?

Этот перекрестный допрос является прямой противоположностью метода, использованного мистером Чоатом в его перекрестном допросе истицы в деле Мартинез, описанном в предыдущей главе. В течение всего перекрестного допроса мисс Мартинез мистер Чоат тщательно скрывал от нее тот факт, что у него имелось в наличии письмо, написанное ею, с помощью которого он собирался, и в конечном итоге сумел, разрушить ее показания, в своем заключительном слове.

Но здесь сэр Чарльз Расселл использовал противоположный метод, и, ловко заставив Пиготта сделать некоторые необратимые заявления под присягой, Расселл внезапно предъявил ему его же письма, мастерски нанеся ему смертельный удар.

Это дело также является замечательным примером того, как важно использовать дискредитирующее письмо таким образом, что нечестный свидетель не может противостоять созданному эффекту подготовленными заранее изобретательными объяснениями, когда ему предоставляется такая возможность (что часто случается с неопытными перекрестными допрашивающими). На этой важной проблеме мы уже заостряли внимание в главе «Последовательность перекрестного допроса». Перекрестный допрос Пиготта показывает, что сэр Чарльз Расселл хорошо понимал эту грань своего мастерства, ведь он прочел Пиготту только части дискредитирующего его письма, а затем беспощадно заколол его своими острыми вопросами, перед тем как протащить его, истекающего кровью, к ответу и за другие части письма. Он повторял этот процесс, пока Пиготт не был разорван на части.

Главным обвинением против Парнелла и единственным, интересным нам в перекрестном допросе свидетеля Пиготта, было то, что Парнелл написал письмо, копию которого заполучила и напечатала газета «Таймс», в котором он прощал убийцу лорда Фредерика Кавендиша, генерального секретаря Ирландии, и мистера Берка, заместителя генерального секретаря, в парке Феникс в Дублине 6 мая 1882 года. Одно из предложений звучало так: «Я не могу не согласиться с тем, что Берк получил по заслугам».

Публикация письма, естественно, устроила полный переполох в Парламенте и в стране в целом. Парнелл заявил в Палате общин, что письмо было подделкой, и впоследствии попросил о создании специально подобранного комитета для расследования вопроса о том, является ли письмо подделкой. Государство отказало ему в этой просьбе, но создало специальный комитет из трех судей для расследования всех обвинений, выдвинутых в газете «Таймс».

Автор остается в долгу у биографа Расселла мистера О’Брайена за предоставленные им детали этого дела. Редкие дела были так красочно описаны, как это. Кажется, что проживаешь с Расселлом, да и с мистером О’Брайеном все эти полные событий дни. Но мы должны довольствоваться воспроизведением перекрестного допроса Пигот-та из записей судебного стенографа, со светлыми проблесками благодаря легкой руке биографа Расселла.

Мистер О’Брайен описывает эти события, как «главное событие всей жизни Расселла – защита Парнелла». Для того чтобы взяться за эту защиту, Расселлу пришлось вернуть «Таймс» предварительный гонорар за представление их интересов в суде, который он получал в течение многих лет. Было известно, что «Таймс» купила письмо у мистера Хьюстона, секретаря Ирландского верноподданнического и патриотического союза, и что мистер Хьюстон выкупил его у Пиготта. Но откуда оно взялось у Пиготта? Это был главный вопрос на повестке дня, и люди ждали того дня, когда Пиготт должен был выйти на свидетельскую трибуну и рассказать свою историю, и когда сэр Чарльз Расселл проведет свой перекрестный допрос. Мистер О’Брайен пишет: «Главные доказательства Пиготта о письме в основном заключались в следующем: его нанял Ирландский верноподданнический и патриотический союз для поиска документов, которые могли бы скомпрометировать Парнелла, и он купил копию письма, вместе с другими письмами, в Париже у агента Клана-на-Гаела, который был отнюдь не против того, чтобы насолить Парнеллу за значительную компенсацию.

Всю неделю Расселл выглядел бледным, усталым, взволнованным, нервным и страдающим. Он был нетерпелив, раздражителен, иногда сварлив. Даже за обедом, за полчаса до заседания суда, он казался не в своей тарелке и создавал впечатление скорее молодого помощника во время своего первого выступления, чем самого потрясающего адвоката коллегии. Теперь же все изменилось. Он стоял напротив Пиготта и был эталоном спокойствия, самообладания и силы; не было ни малейшего признака нетерпеливости или раздражения; ни намека на плохое самочувствие или волнение; его лицо стало менее бледным, глаза блестели, и приятная улыбка играла на губах. Весь вид и манера этого человека, когда он с гордостью повернулся к свидетельской трибуне, отражали мужество, решительность, уверенность. Обращаясь к свидетелю вежливо, в полной тишине переполненного зала суда, он начал: «Мистер Пиготт, с разрешения Лорда судьи, не будете ли вы так добры написать несколько слов на этом листе бумаги? Может, вам лучше для этого присесть?». Тут свидетелю передали лист бумаги. Мне показалось, что он сначала удивился. Такого начала он явно не ожидал. Он замялся и, казалось, засмущался. Может быть, Расселл это заметил. Во всяком случае, он быстро добавил: «Вы не хотели бы сесть?»