Alphard Македонская): Неделя — и ты моя

— Вот именно! — с горечью в голосе откликнулась девушка. — Разве можно так просто бросать человека?!!

— А еще я тщательно изучил все анализы, историю болезни. Было бы лучше для нее, если бы она… — тут главврач замолчал на пару секунд, словно подбирая слова, — если бы она не проснулась.

— Как Вы можете так говорить!.. — гневно прошептала девушка.

В ее глазах опять появились слезы.

— В лучшем случае ей остался месяц, — отрезал врач. — Сегодня, так и быть, она еще пробудет тут. Но здесь не приют, здесь больница. Завтра к обеду она будет уже вне этого здания. Если она найдет деньги на лечение, то я только порадуюсь за нее, а если не найдет… то пусть этот месяц будет лучшим в ее жизни.

Произнося последние слова, мужчина горько улыбнулся. Глафира уже хотела было упрекнуть мужчину в том, что он так бессердечно говорит и поступает, но потом вдруг осеклась, осознав, что она неправа. Ведь он столько всего уже видел в этой больнице. На его руках умирали люди, и это было не один и не два раза. Мужчина часто говорил: «Помни, Глафира, не всех можно спасти». Но девушка была упряма в своих убеждениях и старалась помочь каждому, кто нуждался в ее помощи: компот принести из столовой или поменять постель. Все что угодно, только бы помочь, бескорыстно.

— Я заберу ее к себе! — прошептала она, когда главврач уже собирался выйти.

Мужчина на миг остановился, а затем произнес, не поворачивая головы:

— Сколько тебя знаю, а ты все не меняешься. Поверь, не всех можно спасти.

— Неправда, — сквозь стиснутые зубы выдавила девушка.

— Если заберешь ее к себе домой, то, так и быть, помогу тебе. Все-таки не тебе же одной помогать всем, — судя по голосу, мужчина улыбался, когда произносил это.

Без аппаратуры в палате стало как-то подозрительно тихо и непривычно. Девушка, присев на край кровати, с бесконечной нежностью во взгляде посмотрела на Карину. Как только она вышла из комы, цвет ее кожи постепенно приобрел более темный оттенок, и теперь уже девушка не казалась бледной, хотя и до здорового румянца на впалых щеках тоже было далеко.

— Значит, месяц… — хрипло произнесла Карина.

Глафира вздрогнула. Все-таки это был первый раз, когда она услышала, как говорит та девушка, которую ей хотелось забрать к себе домой. Внезапная растерянность сковала Глафиру, не позволяя ей вымолвить хотя бы одно словечко. Девушка то открывала рот, то закрывала его, словно рыба. Для медсестры это был такой важный момент в ее жизни, что она внезапно испугалась и стала думать о самых разных мелочах, которые, как ей показалось, играли очень важную роль в сложившейся ситуации: растрепана ли она, чистые ли у нее ногти или нет и так далее по весьма занятному списку.

Поняв, что ответа ей придется ждать еще лет, эдак, сто, Карина открыла глаза и тотчас же сощурилась. Свет сильно ударил по глазам, которые были скованы несколько лет подряд, и их жгло невыносимой болью. Однако боль не могла длиться вечно, поэтому спустя пару минут, проморгавшись и привыкнув к свету, девушка предприняла новую попытку и уже открыла глаза нормально. Ее насыщенные сине-серые глаза были подобны вечернему туману. Когда Глафира робко взглянула в эти глаза, она поняла, что не зря прозвала девушку Туманом.

— Молчать-с будем? — хрипотца в голосе постепенно исчезала, стоило Карине сделать несколько глотков прохладной воды, которая стояла возле кровати на тумбочке.

— Я Глафира, — тихо отозвалась девушка.

— Глафира, значит… — протянула Карина, не отрывая пронзительного взгляда от девушки.

Сине-серые глаза будто бы проникали внутрь — Карина не скрывала того, что изучает внешность девушки. Когда ее взгляд добрался до груди, медсестра густо покраснела. Карина, заметив, что девушка превратилась в представителя рода помидоров, усмехнулась и произнесла:

— Да не бойся ты, не съем я тебя.

Затем взгляд поднялся выше и не отметил для себя ничего особенного, что, в целом, и не удивительно. Глафира представляла собой самую обычную и ничем не примечательную девушку: русые с серым оттенком волосы, круглое личико, поджатые от смущения полные губы. Зато карие глаза лучились добротой, что и отметила про себя Карина.

— Я так понимаю, ты знаешь, что со мной было, — сине-серые глаза, практически не моргая, безотрывно смотрели в трепещущие карие. — Расскажешь?

Это был скорее приказ, нежели вопрос. Глафира робко взглянула на девушку и поспешно кивнула несколько раз.

В конце концов, Карине надоела игра в молчанку, поэтому она, улыбаясь лишь уголками губ, спокойно произнесла: