Бхагван Раджниш: То есть это

Блаженство — это ни тело, ни ум. Оно превосходит, выходит за рамки всего известного вам, всего пережитого вами, всего, что есть вы. Лучше называть это пустотой, ведь она отрезает вас от самих корней.

После Будды прошло еще двадцать пять столетий, и люди так глупы, что снова ничего не понимают. Они неправильно толкуют Иша Упанишаду, которая говорит о блаженстве. Будда попытался перейти в другую крайность, он начал называть высшее состояние пустотой, шуньятой, просто нулем, чистым нулем и ничем. Его метод работал какое-то время, пока он был жив. Метод всегда работает, пока мастер жив, он действенен. Любой метод становится волшебным, когда мастер жив, любой мир становится важным, когда мастер жив. Именно харизма, именно присутствие мастера осуществляет работу. Это его волшебство.

Когда же Будда умер, те же люди, которые неправильно понимали слово «блаженство», начали неправильно использовать слово «пустота». Люди вроде Александра начали считать пустоту скучной и тоскливой, они решили, что пустота — это не что иное, как смерть. Какой же тогда смысл достигать пустоты? Ничего не зная о пустоте, люди начали осуждать ее.

Буддизм был вырван с корнями из Индии по той простой причине, что Будда пользовался абсолютно отрицательными терминами, а Индия привыкла к положительной, утвердительной терминологии. Будда казался очень странным человеком, не принадлежащим традиции, антагонистичным традиции. Он пытался помочь людям.

Теперь я пытаюсь делать одновременно обе вещи. Я говорю, что блаженство и есть пустота. Это еще одна попытка. Упанишады говорили, что это блаженство, Будда говорил, что это ничто. А я избежал и того, и другого, и я пытаюсь поймать вас с обеих сторон. Я говорю, что пустота и есть блаженство, а блаженство и есть пустота.

Ты же, Александр, говоришь то, чего вовсе не ощутил. Ты говоришь: «Когда во мне воцаряется ничто, я не вижу в нем никакой красоты».

Неужели ты полагаешь, что ты будешь существовать, когда вокруг воцарится ничто? Тебя не будет, когда воцарится ничто! Будет существовать то, что нельзя назвать «я», что невозможно отождествить с эго. Так кто же будет видеть красоту? Не будет ни красоты, ни зрителя, но будет только тишина. Не будет ни «я», ни «ты», ни субъекта, ни объекта. Не будет двойственности… останется чистое единство, высшее безмолвие.

Но ты попался, тебя пленили собственные слова.

Ты говоришь: «Я пресытился пустотой».

Как будто ты живешь в ней, и вот ты пресытился ей. Ты не вкусил ни единой капли ничто, пустоты, но ты уже пресытился этим. Насколько же лукав ум! Насколько же хитер ум! Он находит очень коварные способы избежать определенных фактов. Он прекрасно рационализирует!

Месяц назад один мой друг, Аджай Кришна Лакханпал, сказал мне в письме: «Ошо, я готов принять саньясу сегодня. Если ты дашь мне саньясу сегодня, то я готов и хочу сдаться. Но мое пожелание в том, чтобы принять саньясу через месяц. 25 октября, потому что это день моего рождения».

Увидев это его «но»… а я не люблю все эти «но». Когда кто-то просит меня о саньясе, я настаиваю на ее немедленном принятии. Что можно сказать о завтрашнем дне? Невозможно быть уверенным в завтрашнем дне. Этот день может прийти, а может и не прийти. И даже если он придет, все равно ваш ум постоянно меняется. Как можно быть уверенным в завтрашнем дне? Завтра ваш ум может подбросить вам другие мысли.

Увидев это его «но»… впервые я разрешил ему, он был первым человеком, получившим мое разрешение. Я просто хотел посмотреть, что будет. И я ответил ему: «Хорошо, договоримся о 25 октября». Я попросил Шилу позвать Аджая Кришну и напомнить ему о том, что 25 октября наступило, и все мы в недоумении. Но он нашел разумный довод. Я ожидал этого, поскольку его «но» уже достаточно показало мне. Он нашел логическое объяснение.

Теперь он говорит (он снова написал мне письмо): «Я знаю, что обещал тебе принять саньясу 25 октября…» В тот раз он написал: «Я приму саньясу в день своего рождения. Но мне хотелось бы спросить разрешения матери. Я знаю, что она даст свое согласие, стало быть, никакой проблемы не возникнет». А на этот раз он пишет «Моя мать дала свое согласие, но она призналась, что сделала это с тяжелым сердцем. Она говорит: „Да, если ты хочешь принять саньясу, поступай как знаешь, но мне это не по душе“. А я не хочу делать ей больно». Более того, один из его гуру, Камму Баба (который уже умер, его уже нет на свете) несколько лет назад сказал ему о том, что он никогда не должен причинять своим родителям боль. «… поэтому я не могу делать ей больно».