Владимир Зоберн: Будущая загробная жизнь: Правoславнoе учениe

Кто из основателей религий Востока и Запада предсказал об отдаленных событиях так, чтобы они исполнились? Где Капернаум, до неба вознесшийся? – следов не осталось! Где храм Иерусалимский, строившийся почти полвека, красотой которого гордились? Разрушен до основания, и на месте его стоит мечеть Омара. Некоторые великие люди обладали даром слова, способностью привлекать к себе сердца людей, но кто из них сравнится с Тем, о Котором слышавшие Его сказали: «Никогда человек не говорил так, как этот человек». Ни один из основателей религий не выдавал свое учение, как всеобщее, предназначенное для всех людей и всех времен. Свое религиозное учение они предназначали прежде всего для своего народа Один только Иисус Христос возвестил о Себе, что Он пришел от Отца, чтобы спасти род человеческий, быть светом для всего мира, преподать учение, которое должно быть проповедано от Иерусалима до последних пределов земли.

Все воображаемые циклы перевоплощений и эволюций – совершенный ноль перед всемогущим действием благодати Божией.

Человек, как существо предназначенное к бессмертию, не может не иметь предчувствия о нем, но в иных людях чувство это сильно, а в других так слабо, что оно почти ни в чем не проявляется. Отчего это? Да оттого, что в теперешнем составе человека два начала: одно – бессмертное, которое не исчезает в смерти, другое смертное, которое живет только до гроба. Каждое из этих начал производит в человеке сродное себе чувство. Оба эти начала так тесно связаны, что составляют теперь одно целое. Поэтому-то и чувство бессмертия с чувством смертности сливаются в одно, неопределенное чувство. Если человек живет более тем, что есть в нем истинно бессмертного, духом, совестью, то чувство бессмертия усиливается, а если предается тому, что есть в нем временное и мертвое – плоти и крови, – то усиливается чувство смертности. Нашу душу, рвущуюся к свету небесному, нельзя удовлетворить земными благами и потому-то многие люди, имеющие все для земного счастья, испытывают великую тоску. Недаром блаженный Августин, испытав все удовольствия и прелести земные, воскликнул: «Ты создал нас для Себя, и сердце наше неспокойно до тех пор, пока не найдет покоя в Тебе».

А великий святитель Григорий Богослов сказал: «Ты создал все непостоянным, чтобы мы всегда стремились к Тебе Постоянному, Вечнонеизменному!»

Смерть – великое и страшное таинство; и самое таинственное в ней – момент разлучения души с телом, переход человека из жизни телесной в жизнь чисто духовную, из временной – в вечную. Люди, говорящие легкомысленно о смерти, люди, сами прерывающие свою жизнь самоубийством, – глубоко несчастные и слепые! Ведь самоубийство уничтожает только тело, но не бессмертный дух, который перейдет в вечность и вновь соединится с тем же телом, хотя и измененным. И тогда самоубийца даст отчет за насильственное прекращение своей земной жизни посредством самоубийства. Следовательно, освобождая себя самоубийством от временных страданий, он подвергает себя величайшему страданию в жизни будущей, вечной. Человек не должен оставлять своего поста на земле, пока не отзовет его Тот, Кто послал его сюда.

Даже в дохристианском мире строго каралось самоубийство. В Греции от тела самоубийцы отсекали руку, которой он лишил себя жизни, и полагали отдельно. В Спарте и Кипре совсем не погребали. В Риме Тарквиний Прииск повелел тела самоубийц распинать на крестах и отдавать их потом на съедение диким зверям и птицам. Аристотель порицал самоубийство, как проявление трусости: страдание и терпение лучшая школа героизма, вот для страдания-то, для терпения и недостает самоубийце сил и мужества, потому он и бежит от жизни. Много сил нужно чтобы переносить жизнь, гораздо больше сил, чем для решения убить себя. И храбрость самоубийц – слепая – и только потому кажется некоторым отважной. Индийская поговорка говорит: «Грудной ребенок не боится тигра». И храбрость самоубийцы сильна только до момента смерти, а в момент смерти душа прозревает, и скажи, храбрая душа, будешь ли ты так же сильна и там, перед тем, что тогда увидишь?

Дух человека скорее и легче отрешается от условий временной жизни. В то время, когда у тела длится еще борьба со смертью, дух освобождается и уже витает как будто вне тела. Вот чем объясняются случаи, когда в час кончины, еще не совершившейся, человек, или правильнее, дух его в земном образе является в отдалении от тела близким сердцу людям.