Сергей Нилус: О цели христианской жизни (Беседа преподобного Серафима с Николаем Александровичем Мотовиловым.)

Так-то, ваше Боголюбие, все я вам сказал теперь и на деле показал, что Господь и Божия Матерь через меня, убогого Серафима, вам сказать и показать соблаговолили. Грядите же с миром. Господь и Божия Матерь с вами да будут всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Грядите же с миром!...

И во все время беседы этой с того самого времени, как лицо о. Серафима просветилось, видение это не переставало, и все с начала рассказа и доселе сказанное говорил он мне, находясь в одном и том же положении. Исходившее же от него неизреченное блистание света видел я сам своими собственными глазами, что готов подтвердить и присягою.

На этом месте заканчивается Мотовиловская рукопись. Глубину значения этого акта торжества Православия не моему перу стать выяснять и подчеркивать, да он и не требует свидетельства о себе, ибо сам о себе свидетельствует с такой несокрушимой силой, что его значения не умалить суесловиям мира сего.

Но если бы кто мог видеть, в каком виде достались мне бумаги Мотовилова, хранившие в своих тайниках это драгоценное свидетельство богоугодного жития святого старца! Пыль, галочьи и голубиные перья, птичий помет, обрывки совсем неинтересных счетов, бухгалтерские, сельскохозяйственные выписки, копии с прошений, письма сторонних лиц – все в одной куче, вперемешку одно с другим и всего весу 4 п. 5 ф. Все бумаги ветхие, исписанные беглым и до такой степени неразборчивым почерком, что я просто в ужас пришел: где тут разобраться?!

Разбирая этот хаос, натыкаясь на всевозможные препятствия, – особенно почерк был для меня камнем преткновения, – я, помню, чуть не поддался отчаянию. А тут, среди всей этой макулатуры, нет, нет и блеснет искоркой во тьме с трудом разобранная фраза: "батюшка о. Серафим говорил мне..." Что говорил? Что скрывают в себе эти неразгаданные иероглифы? Я приходил в отчаяние.

Помню, под вечер целого дня упорного и безплодного труда я не вытерпел и взмолился: батюшка Серафим! Неужели же для того ты дал мне возможность получить рукописи твоего служки из такой дали, как Дивеев, чтобы неразобранными возвратить их забвению?

От души, должно быть, было мое восклицание. Наутро, взявшись за разбор бумаг, я сразу же нашел эту рукопись и тут же получил способность разбирать Мотовиловский почерк. Не трудно представить себе мою радость, и как знаменательными мне показались слова этой рукописи: "а я мню", отвечал мне о. Серафим: "что Господь поможет вам навсегда удержать это в памяти, ибо иначе благость Его не преклонилась бы так мгновенно к смиренному молению моему и не предварила бы так скоро послушать убогого Серафима, тем более что и не для вас одних дано вам разуметь это, а через вас для целого мира..."

Семьдесят долгих лет лежало это сокровище под спудом на чердаках, среди разного забытого хлама. Надо же было ему попасть в печать, да еще когда? перед самым прославлением святых мощей того, кого православная Церковь начинает просить: "Преподобие отче Серафиме, моли Бога о нас!"

19 мая 1903г