Максим Толмачёв - Урга и Унгерн

– Я не заметил даже. Честно говоря, думал, что спал несколько часов.

– Нормально, приходишь в себя! Может, больше так выспаться и не удастся. Я сегодня тоже тут переночую, меня Унгерн отпустил до рассвета в город.

– Унгерн отпустил? – Я удивился этому обстоятельству, выходило, что Рерих сегодня умудрился пообщаться с бароном.

– Да, брат, я служу нынче при генерале интендантом Азиатской конной дивизии! Вот по официальным делам командируюсь в город, для заготовки провизии и фуража, хотя какой тут, к черту, фураж, в городе мародеры, да еще китайцы кое-где засели, постреливают. Это хорошо, что ты спал и на улицу нос не высовывал, без оружия и хороших документов, как говаривал Бурдуков, можно и сгинуть.

Рерих, широко улыбаясь, расстегнул ремень с кобурой, отстегнув кобуру, он положил наган под одну из подушек, на которых лежал, при этом положение выбрал для себя стратегическое: находясь лицом ко входу, он отлично видел всех, кто мог войти в просторную залу гостиницы.

– Ты не волнуйся, – кивнул на кобуру Рерих, – это я из предосторожности, сейчас по городу кто только не рыщет, лишним не будет. Я кивнул в ответ, скорей, просто чтобы поддержать беседу, обвел взглядом помещение, в котором было темно и пусто, мы с Владимиром да чугунная печка были островком жизни, освещенным скачущим светом керосиновой лампы, висящей на столбе между нами и выходом во двор. Я не ждал опасности извне, а Рерих был к ней готов. Видно было, что у него произошло множество событий, и я надеялся, что он поделится со мной историей своей жизни и неожиданной карьерой в армии кровавого барона, занявшего с боями Ургу.

– Не спеши, дружок, – как бы читая мои мысли, произнес Рерих, позвал мальчика-дунганина и, попросив еще термос чаю, задал мне неожиданный вопрос:

– Склянка моя при тебе?

Я порылся в шинели, которая лежала тут же, достал склянку и поставил перед собою на стол. Рерих взял ее, откупорил пробку и, высыпав на стол кристаллы какого-то вещества, перевел на меня взгляд.

– Вспомним доктора Огату, – он извлек из кармана брюк небольшой кожаный футляр, открыл его, выудил складной нож с широким лезвием и небольшую бамбуковую трубочку в четыре дюйма длиной. Взяв фарфоровое блюдце из-под чашки для острого соуса, он кончиком ножа переложил кристаллы со стола в него, после чего прижал большим пальцем лезвие к кристаллам и стал их давить, превращая в порошок. Я следил за всем действом молча.

– Помнишь, наверное, как я рассказывал тебе про свои изыскания в области экстракции кристаллов по методу японских ученых. У тебя появился исторический шанс попробовать первый русский метамфетамин, произведенный в Монголии интендантом Азиатской конной дивизии! – Рерих широко заулыбался, сделал ножом из кристаллической муки прямо на блюдце четыре белые кучки, после чего протянул мне трубочку и хитро подмигнул…

– Ну, теперь можно и поговорить, – Рерих принял удобное положение на подушках и начал свой рассказ. – В тот день, когда меня забрали из тюрьмы гамины и вывели наружу, я готовился к самому худшему. Конечно, лично я не видел причин, по которым меня стоило бы держать в тюрьме или пускать в расход. Как ты понял, человек я от политики далекий, однако разве поймешь логику китайских чиновников, которые оказались заложниками в осажденном городе. При своем явном численном превосходстве, как мне казалось, они все же не были лишены страха, а напуганный человек способен на нелогичные поступки.

Меня не только не пустили в расход, но даже накормили, дали умыться теплой водой, начисто выбрили и, представь себе, выдали свежую сорочку! Я понял, что мне предстоит встреча с каким-то влиятельным лицом, но уж никак не ожидал, что собеседником моим станет генерал-губернатор Северо-Западных провинций Китая сам Чжэнь И. Я не мог себе представить, о чем цзяньцзинь хочет вести со мной беседу, но у меня несколько отлегло от сердца, ведь Чжэнь И имел репутацию умелого дипломата, был мягким и гуманным правителем, избегающим любого насилия и жестокости. Его репутация оставляла мне довольно неплохие шансы избежать казни, а возможно, и выбраться на свободу.

В помещении, куда меня привели, была довольно скромная по меркам даже середнячкового амбаня обстановка. Единственным украшением кабинета служила библиотека из сотен томов, занимавшая стенные стеллажи от пола и до самого потолка. Это не была библиотека пожилого аристократа, призванная проиллюстрировать разносторонность интересов хозяина. Кинги тут не были выставлены в красивые боевые порядки по цвету корешков многотомных сочинений. Более того, сложно было обнаружить какую-то определенную систему в этом пестром букинистическом многообразии, в котором к тому же присутствовало и вавилонское смешение языков, жанров и авторов. Ближе ко мне оказался совсем уж архивный по виду стеллаж с толстыми папками, которые могли быть и гербариями, и художественными альбомами, и рукописными мемуарами, и чем угодно еще. Это оказалась библиотека практикующего эрудита, который обращался к книгам не по случаю, но охотно и часто. Стол в кабинете был под стать самой библиотеке, широк и прост, без особых столярных изяществ, но с двумя рядами выдвижных ящичков, помеченных архивными ярлычками на китайском. Обтянут стол был серым сукном, в углу его стояла большая электрическая лампа, дававшая достаточно света, чтобы осветить всю поверхность. Порядок на столе царил идеальный. Пресс-папье в виде многорукого индийского божества, чернильница, стопки бумаг, книги – все находилось на строго отведенных для этого местах и имело упорядоченный и логичный вид.