Когда смена закончилась, мама дала Эйлин коробку трюфелей и повела ее на Пятую авеню, а там — до пересечения с Тридцать девятой улицей. Они остановились перед витриной «Лорда и Тейлора» — Эйлин раньше видела ее только на снимках в газете. Декорации в витрине — уютные камины и миниатюрная мебель с шелковой обивкой — вызывали те же чувства, что идеальный газон и красивая жизнь за чужими окнами. Хотелось залезть в эту витрину и остаться там насовсем. Дул довольно сильный, но не слишком холодный ветер. Бодрящий запах зимы щекотал ноздри. В сумерках вся улица казалась чуточку волшебной. Эйлин вдруг подумала, что прохожие, глядя на них, видят самых обыкновенных маму с дочкой, которые вышли, как обычно, вдвоем за покупками. Она искала на лицах отражение мысли: «Какая милая семья!»
— Запомни: Рождество надо праздновать как следует, — сказала мама в поезде, когда они возвращались домой. — Всегда. Будь ты хоть при смерти — не имеет значения.
Перед сном мама подоткнула ей одеяло — впервые со времени больницы. Проснувшись посреди ночи и увидев рядом пустую кровать, Эйлин выглянула за дверь. Мама полусидела на диване — голова запрокинута, рот раскрыт. В руке зажат пустой стакан. Эйлин в первую минуту испугалась, что мать умерла. Подойдя поближе, увидела, что грудь поднимается и опускается в такт дыханию. Эйлин постояла, посмотрела на нее, затем осторожно, чтобы не разбудить, забрала пепельницу и стакан, положила в раковину. Взяла с маминой кровати одеяло и укрыла спящую. Сама спала с открытой дверью, чтобы видеть маму.
По почте пришла посылка на имя Эйлин. В посылке оказался учебник игры на кларнете, а под ним — сам кларнет мистера Кьоу. Текст на официальном бланке сообщал, что мистер Кьоу скончался от рака легких и завещал Эйлин свой инструмент. Несколько дней она брала кларнет на ночь с собой в кровать, потом мама заметила и запретила — сказала, что это вурдалачество какое-то. Эйлин пробовала даже на нем играть, но бросила — инструмент издавал только придушенные хрипы. Она очень хорошо помнила негромкую, берущую за душу мелодию, которая доносилась из-за стенки, когда играл мистер Кьоу. Стоило закрыть глаза и чуть-чуть сосредоточиться — музыка звучала вновь, словно только и ждала, когда ее разбудит умелый музыкант. А Эйлин и пару нот связно сыграть не могла. Она просто вынимала разобранный кларнет и разглядывала, а потом снова убирала в футляр с мягкой розовой подкладкой. Ей довольно было любоваться на кларнет мистера Кьоу — изящно выточенные деревянные части, поблескивающие медные выступы. Приятно было взвесить их в руке или нажимать на клапаны: они легко подавались, а потом упруго возвращались в прежнее положение. Она любила водить по губам мундштуком, иногда крепко прикусывая узкий кончик, которого касались губы мистера Кьоу.
Никто никогда не дарил ей таких чудесных вещей. Во всем доме не было подобной вещи.
Кларнету не место в этой квартире, думала Эйлин. Когда она вырастет — переедет в другой дом, такой красивый, что там и не заметишь кларнета. Мистер Кьоу этого бы хотел. Нужно выйти замуж за такого человека, который сможет ей это дать.
В тринадцать Эйлин начала подрабатывать в прачечной самообслуживания. Получив свою первую зарплату, она долго щупала купюры, зажав между большим и указательным пальцем, а потом разложила перед собой на столе и погрузилась в расчеты. Если откладывать каждый доллар, то к окончанию школы — может быть, даже раньше — она уже не будет зависеть от родителей. Сперва Эйлин обрадовалась, а потом ей стало грустно. Нельзя думать, что родители ей не нужны. Лучше она будет откладывать деньги для них.
Мама пила, как отец никогда в жизни не пил. Словно наверстывала упущенное. Эйлин заранее варила для нее кофе, всегда держала в запасе аспирин и укрывала маму одеялом, когда та засыпала, сидя на диване.
Однажды вечером, войдя в гостиную, Эйлин увидела, что мама клюет носом, борясь со сном, словно стараясь еще на несколько мгновений продлить осознанное удовольствие от выпивки. В такие минуты с ней было легко. Она реагировала на присутствие Эйлин чуть заметным движением век, и в то же время ей уже не хватало сил говорить резкости.
Эйлин присела рядом с ней на диван и почувствовала рукой мокрое. Сперва она подумала, что мама пролила виски из стакана.
Очень долго Эйлин не решалась ее переодеть — вдруг проснется. Но не оставлять же ее сидеть в луже до утра! Кое-как Эйлин стащила с нее мокрую одежду, закутала маму в халат и усадила на сухое место. Дотащить ее до кровати — задачка потруднее.
Читать дальше