Иван Цанкар: Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой

Но стоило Ане посидеть тихонько, как она призадумалась. Странные мысли, уже давно мелькавшие у нее в голове, теперь обрели большую отчетливость, возникавшие перед глазами картины еще сильнее пугали ее. Ана стремительно встала, ее трясло так, что стучали зубы.

Ее поразила мысль, которую она не осмеливалась ни осознать до конца, ни выразить словами. Человек умер бы на месте, заглянув ей в лицо в эту минуту. Дрожа как в ознобе, Ана пыталась защищаться, но не в силах была поднять руки, чтобы спрятать в них лицо, а в голове все росла мысль, чудовищная, беспощадная.

Пошатываясь, Ана прошла по комнате, нащупала в углу за кроватью большой платок и набросила его на себя.

Тончка и Тине сквозь тьму различали, как по комнате движется что-то черное.

— Куда ты, Ана? — спросили они в испуге.

— Пойду поищу маму.

Младшие брат и сестра прижались друг к другу еще теснее.

— Приходи скорей, вместе с мамой приходи! — просили они чуть слышно, боясь потревожить зловещую тишину, затаившуюся во тьме.

Ана приоткрыла дверь, но вдруг ей стало жутко, перепугались и младшие.

— Не уходи! Останься с нами!

В кухне была кромешная тьма, но Ане почудилось, будто из темноты кто-то шагнул ей навстречу. Она в ужасе отпрянула и вернулась в комнату. Когда дверь приоткрылась, Тончка и Тине почувствовали, словно темнота стала еще гуще, им показалось, что они вовсе не дома, а где-то далеко в лесу одни среди ночи, дождь хлещет над ними по черной листве, а за ближайшим деревом их караулит смерть.

— Не уходи, останься с нами!

Ана села к ним на диван, руки ее бессильно легли на колени, голова опускалась все ниже, почти касаясь стола.

— Почему не приходит мама? — спросила Тончка.

— Может быть…

Тине хотел высказать свою мысль, но она вдруг ошеломила его — страшная и бескрайняя. В комнате было совсем темно, и все же, когда он обернулся к Ане, они прочли эту мысль друг у друга в глазах и даже почувствовали, как оба бледнеют.

— Если бы зажечь свет!

Снова стали искать свечу, но им страшно было тихих шагов и незнакомых теней, передвигавшихся с такой осторожностью, — казалось, по комнате ходят чужие люди.

Тончка подошла к окну.

— Смотрите, там свет!

На углу горел фонарь, маленький желтый огонек едва пробивался сквозь ливень и ночь. Все трое прижались к окну и уставились на дремотное желтоватое пламя. Но вскоре оно у них на глазах затрепетало, заколыхалось от налетевшего ветра и погасло. Дети крепко обнялись, чтобы как-то унять охватившую их дрожь.

Как только в сознании Аны возникла страшная мысль, она ясно себе представила, как ходит мать по улицам под таким ливнем. Она надела только легкий платок, который промок теперь до нитки, влажные волосы липнут ко лбу. Мама дрожит от холода, ветер продувает тонкое намокшее платье, колет иголками кожу, проникает в сердце. Никогда раньше Ана не всматривалась в лицо матери так пристально, как в эту минуту. Узкое, исхудалое, с покрасневшими суровыми глазами. Она всегда была такой с тех пор, как умер отец, и все же Ана никогда не видела мать так отчетливо, словно сейчас впервые в жизни ее по-настоящему разглядела.

Все трое разом вздрогнули, распахнули окно. Им послышался голос матери, прозвучавший внизу. В открытое окно ворвался ветер, холодные капли ударили в лицо, по комнате пронесся шум, что-то зашелестело на кровати, на диване. Они высунулись в окно.

— Мама!

Но ее не было. По улице, качаясь, медленно брел пьяный, он перешел через дорогу и исчез за углом.

— Мама!

Сильный порыв ветра заставил их отшатнуться и закрыть окно.

Тончка всхлипывала, но не плакала в голос.

— Нужно ее найти… я пойду! А вы ложитесь на кровать и накройтесь с головой. Я скоро вернусь.

Уложив брата и сестру в постель и укрыв их одеялом, Ана закуталась в большой платок. Затем осторожно открыла двери и, миновав темную кухню и прихожую, спустилась по лестнице. Везде было темно, обычно на лестнице зажигали лампочку, но сегодня она не горела. Ана пробиралась ощупью, шла медленно, чтобы не оступиться. Сердце ее томила страшная, тяжкая мысль, которую невозможно было выразить словами ни про себя, ни вслух, губы сами собой шевелились, шепча молитву, но душа ее не слыхала. Когда Ана переступила порог, ее подхватил ветер, обнял могучими руками, будто хотел поднять в воздух и бросить вниз, ударить о стену. Платок слетел с ее головы, в лицо хлестали ледяные струи, она дрожала от холода всем телом.

— Куда ты, Ана?

Прижавшись к стене, она широко открыла глаза, но никого не увидела. Кто-то отчетливо окликнул ее, это был голос матери.