Павел Мухортов - Всякая всячина. Маленькие истории, возвращающие нас в детство

Что теперь будет, неизвестно, говорят только, у милиции нет оснований, улик против Олега, чтобы серьезно наказать его. А впрочем, не знаю…

— Что же она мне–то ничего не сказала? — спросил себя Варламов вслух. Сергей чувствовал, как у него все немеет.

Молча, они добрались до кладбища. Люда долго плутала, не находя свежей могилы. Неожиданно они вышли к одному из памятников. С его фотографии глядела на них улыбающаяся Анжела. Сергей расстегнул куртку, достал из–за пазухи две алые розы и аккуратно положил их на снег, укутавший земляной холмик. Люда заметила, как напряглись его скулы, задрожали ресницы.

— Никогда еще я не встречал подобной девушки. Были, конечно, знакомства, но все чего–то требовали от меня, порою требовали меня всего, полностью, не оставляя мне даже друзей. Они старались завладеть мной, как собственностью. Требовали любить только их и заниматься только ими. Конечно, они и себя отдавали полностью, без остатка. Но я видимо странный человек, боялся потерять свободу, потерять самого себя. Для меня мир из двух людей, пусть даже влюбленных, был слишком тесен. Поэтому, наверное, и не любил по–настоящему ни разу до встречи с ней… — Сергей ладонью смахнул с памятника налетевший снег. — Анжела не требовала ничего, не делала никаких запретов и условий. С ней я чувствовал себя очень просто, ничем не стесненным. Что–то в ней было еще, только не успел раскрыть. И отказаться от всего ради Анжелы я смог бы. Будет ли еще такое?..

Сергей умолк. Они постояли еще немного. В городе Сергей и Люда разошлись, скупо попрощавшись.

Варламов поставил перед собой цель — во что бы то ни стало увидеть Олега. Теперь он не хотел ему мстить; эти мысли уже не приходили. Если бы Сергей встретил Олега еще вчера, он бы его убил, — и в этом Варламов не сомневался, хотя всегда презирал физическое насилие, которое считал собственным бессилием. Никогда не применял он кулаки первым, старался решить любой вопрос без них, мирным путем; и только в крайнем случае прибегал к силе. Но и тогда воздавал только по заслугам. И теперь не мог объяснить свои вчерашние порывы. «Что это было? Тупая животная злоба или другое?» Во встрече с Олегом Сергей видел возможность разобраться в себе. «Как хрупок человек! — говорил он с кем–то глубоко засевшим внутри, — Еще несколько дней назад он смеялся, пел, танцевал… И раз — все кончено». Не мог он осознать, смириться с происшедшим. «Может это страшный сон и невозможно проснуться?» — пытался снять он изнуряющее напряжение обманчивым вопросом. Но, взглянув на себя в зеркало, на вытянувшееся, измученное лицо, на сухие потрескавшиеся губы, несшие еще на себе память недавних поцелуев, Сергей безнадежно отворачивался и долго стоял в задумчивом оцепенении.

Сергей рассчитывал застать Олега испуганным, кающимся, болезненно–раздраженным. Но дверь открылась и в проеме показалась спокойная, опухшая от пьяного угара и долгого сна рожа. Глаза ничего не выражали, казались стеклянными, выпуклыми.

— Мне нужно с тобой поговорить, — Варламов твердо сказав это, уверенно переступил порог своего врага. — Ты, наверное, не знаешь меня…

— Нет, я видел тебя с ней, — перебил парень.

— Тем лучше.

— Что нужно? Спрашивай — прогнусавил Олег, закрыл дверь и поплелся в комнату, приглашая Сергея махом руки за собой.

Варламов вошел; тот уже завалился на диван, заложив руки за голову, и пристально смотрел на Сергея.

— Я еще не знаю о чем, но больше всего хотел посмотреть на тебя.

— Ну и как, доволен? — по лицу лежавшего пробежала наглая улыбка. Сергей неприязненно сморщился — ему все: и это тяжелое, тупое тело, и эта ухмыляющаяся рожа, и бессмысленные, свиные глазки — все было противным до брезгливости.

— Ты неприятен! — не удержался Варламов. Несколько минут длилось молчание. Каждый ждал слов другого. Не выдержал гнетущий тишины Олег.

— Это все?!

— Послушай, неужели тебя не грызет совесть? ты же убил человека! — выпалил Сергей.

— Убил?! — опять ухмылка противным отпечатком легла на наглую рожу. — Это еще неизвестно. Не было убийства! Не было! Мало ли что может взбрести в дурную голову, почему кто–то должен за это отвечать? — он говорил все возбужденнее и громче; в его голосе чувствовалось не раскаяние, а тупая злость. Он не желал оправдываться. Наоборот, только обвинял всех и все, но не себя.

Сергей больше не слушал его, только поражался, как удивительно совпадали его представления об Олеге, сложившиеся после телефонного звонка Людмилы, с тем, что он увидел. Он перебил речь лежавшего на диване: