Сергей Стешец: Кроме тебя одного

— Я тебе не «спасибо» в стакан наливать буду!

— Это уже интеллигентный разговор! Погоди, портянки повешу сушиться — по самые влез.

Митяй подхватил тачку.

— Ты возле котла жди. Уголь шухлевать будешь.

За пятнадцать минут они подбросили топлива и в один и в другой котел. Запыхались с непривычки, сели на табуретки отдыхать.

— Чуть не прозевал. По новой растапливать пришлось бы, — объяснил Митяй.

— А где сожитель твой, Ваня?

— А-а!.. — Митяй в досаде махнул рукой. — Я чего здесь… Примчался ближе к вечеру в нашу развалюху председатель поссовета. Спасайте, говорит, ребята. Кочегар напился, сменщик его тоже. Даю, мол, червонец. А я ему: нема дураков за червонец смену горбатиться! Накинул пятерик, мы с Ваней ноги в руки — и сюда. По пути в гастроном забежали, бормотухой затоварились. Я Ване приказал: по сто граммов, и до утра — сухой закон. Когда он, сука, бутылку спер и как, не исчезая с глаз моих, умудрился вылакать — сплошное удивление. Лежит в отрубоне за котлом. Я ему завтра клизму вставлю!

Кешка вздрогнул — взгляд его упал на топчан с грудой лохмотьев. Митяй в недоумении посмотрел в ту сторону, куда, был направлен взгляд Кешки.

— Чего ты? — шепотом спросил он.

— Померещилось, — ответил Кешка.

— Как ты думаешь, сколько времени?

— И думать нечего — сереет уже. Значит, около шести.

Митяй засуетился, полез под топчан, зазвенел бутылками, вытаскивая грязную парусиновую сумку.

— Можно бабахнуть по стаканцу. До конца смены не отрубимся, я думаю…

— Бляха-муха! — восторгнулся Кешка, пересчитывая про себя горлышки бутылок. Их оказалось пять штук.

— У меня еще сюрпризец имеется, — довольно засмеялся Митяй. Он любил ощущать себя богатым и щедрым, что редко случалось в его бичовской жизни. — Мы с Ваней полкастрюли голубков сварили.

— Вы с Ваней просто графья!

Выпили по стакану, потом по второму, но на том и придержались. Кешке и этого хватило: повело его — не прошло еще от Любиного угощения.

— Слабак почище Вани! — подметил его состояние Митяй._

— Як тебе не после недели воздержания пришел. Три часа не прошло, как самогнет у Любки-рыжей глушил, — вяло оправдался Кешка.

— Пока не отрубился, навози уголька. Заодно и проветришься!

У Кешки заплетались ноги, не справлялся с равновесием вестибулярный аппарат, но он привез-таки несколько тачек угля, чем раздобрил милого в минуты легкого опьянения Митяя.

— Ну давай еще по одной — и на топчан. Сосни часок — я сам подброшу.

— На какой топчан? — Кешкины глаза округлились от ужаса. — Нет, нет! Пошел он к черту! Я не буду спать!

— Чего переполошился? — удивился Митяй.

Больше года, с позапрошлой зимы не заходил в центральную котельную Кешка. И на то у него были весьма веские причины.

В начале декабря 1978 года из бегов — «гастролей» по Дальнему Востоку в Жаксы возвратились Васька-фотограф и Кешка. Лето и осень они прокантовались в городке Белогорске, что в Амурской области, у Васькиной бабы — какой-то очень давней знакомой и не знакомой даже, а сожительницы. При всей интимной нежности к своему фраеру Люси (так звали Васькину бабу) не желала кормить двух дармоедов, которые боялись сунуть нос в город и целыми днями резались в подкидного или буру. И однажды в первозимок она поперла их к чертовым матерям, благословив на дорожку десятком милых русскому сердцу матюков.

По прибытии в Жаксы они, за неимением более комфортабельного места жительства, остановились в центральной котельной, дабы переждать морозы и временное отсутствие гениальных идей в голове Васьки.

Были на подхвате у кочегаров, а Кешка ко всему прочему заделался почти штатным гонцом в магазин.

Однажды буранным вечерком, незадолго до Нового года, наверное, недели за две, они — кочегар Жаманкулов, Васька и Кешка играли в «очко» на спички и горевали по поводу коллективной своей нищеты, когда втроем не могли наскрести даже на бутылку «Агдама». И вдруг, как в сказке, дверь распахивается. Заходит мужик в полушубке — здоровый бык, ряха красная, как томат, маринованный в собственном соку. Идет смело к ним, как к дружбанам закадычным — глаза веселые. И дураку ясно — основательно за воротник заложил.

— Здоровеньки булы, хлопцы! — Мужик поздоровался, как в рупор прогудел.

— Салям! — ответил Жаманкулов — верткий крепыш с холодными, почти неподвижными карими глазами.

— Потапенко я, с Украйны. Сдав вашему совгасу племенну скотину. Собрався йихать, а поезд у ничь. На вокзале холодрыга. Тоди я купив в гастрономи пляшку горилки и гадаю соби: пийду-ка я до брата-кочегара, у його и тепло, и побалакать можно. Як вы? — со словоохотливостью пьяного рассказал о себе гость.