Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

— Чего ради мне такое говорить?

— Я-то откуда знаю?

Мой вопрос раздражает его, и я оставляю тему. Должно быть, ему приснилось.

Когда спускаемся в гостиную, чую аромат рыбы, что жарится на кухне. В углу ДеВиз присел у камина — подносит спичку к газете под растопкой. Мы наблюдаем.

— Топим камин все лето, — объясняет он.

Я отвечаю:

— Странно, что здесь так холодно.

Крис говорит, что и он замерз. Я отсылаю его за свитером и прошу захватить мой тоже.

— Это вечерний ветер, — говорит ДеВиз. — Дует по ущелью с высоты — вот там действительно холодно.

Пламя вдруг вспыхивает, гаснет, вспыхивает опять — тяга неровная. Должно быть, ветрено; я выглядываю в огромные окна, во всю стену гостиной. В сумерках на той стороне ущелья вижу резкие кивки деревьев.

— Но правильно, — говорит ДеВиз. — Ты же сам знаешь, как там холодно. Постоянно наверх уходил.

— Припоминаю, — говорю я.

Всплывает обрывок: порывы ночного ветра вокруг лагерного костерка — меньше того, что сейчас перед нами в камине, защищен камнями, чтоб не задувало, потому что деревьев вокруг нет. Рядом кухонная утварь и рюкзаки — лишнее укрытие от ветра, — и канистра с талой водой. Воду надо собирать загодя, потому что выше границы лесов снег не тает после заката.

ДеВиз говорит:

— Ты сильно изменился. — Испытующе смотрит на меня. Будто спрашивает лицом, запрещенная это тема или нет, — и по моему виду догадывается, что да. Добавляет: — Как и все мы, наверное.

Я отвечаю:

— Я вообще не тот человек. — От этого ему вроде бы полегче. Знай он буквальную правду, легче б ему не было. — Много чего произошло, — говорю я. — Случилось такое, что важно распутать — хотя бы в голове. Потому-то, среди прочего, я сюда и приехал.

Он ждет, что еще я скажу, но к камину приходят учитель рисования с женой, и мы замолкаем.

— Воет так, что ночью, похоже, будет буря, — говорит учитель.

— Вряд ли, — отвечает ДеВиз.

Возвращается Крис со свитерами и спрашивает, живут ли в ущелье призраки.

ДеВиз удивленно смотрит на него:

— Нет, но есть волки.

Крис задумывается и спрашивает:

— А эти что делают?

— Скотоводам кровь портят, — хмурится ДеВиз. — Режут телят и ягнят.

— А на людей охотятся?

— Не слыхал, — отвечает ДеВиз и, заметив, что Крис разочарован, добавляет: — Но могут .

За ужином голец идет под шабли из округа Бэй. Сидим порознь в креслах и на диванах по всей гостиной. Окна с одной стороны выходят на ущелье, но сейчас снаружи темно, и в них отражается лишь огонь в камине. С его теплом мешается внутреннее тепло от вина и рыбы, и мы почти не разговариваем, только одобрительно бормочем.

Сильвия вполголоса просит Джона приглядеться к большим горшкам и вазам, что расставлены по комнате.

— Я оценил , — реагирует Джон. — Здорово.

— Работы Питера Вулкаса [16] Питер Вулкас (Панайотис Вулкос, урожд. Панайотис Гарри Вулкополос, 1924–2002) — американский художник греческого происхождения. Знаменит своими керамическими скульптурами в стиле абстрактного экспрессионизма. Изучал живопись и керамику в колледже штата Монтана, Бозмен. , — говорит Сильвия.

— Да ты что?!

— Он учился у мистера ДеВиза.

— Ну ничего себе! А я чуть было одну не опрокинул.

ДеВиз смеется.

Потом Джон что-то бормочет себе под нос, поднимает голову и объявляет:

— Это — все… для нас это — просто все… Теперь можно возвращаться на Колфэкс-авеню, 26–49, еще на восемь лет.

Сильвия скорбно произносит:

— Давай не будем об этом.

Джон останавливает взгляд на мне:

— Если у человека друзья могут устроить такой вечер, он вряд ли может быть плохим. — Серьезно кивает. — Все, что я о тебе думал, — неправильно.

— Все?

— Ну, кое-что .

ДеВиз с учителем улыбаются, неловкость отчасти рассасывается.

После ужина приезжают Джек и Уилла Барснесс. Снова ожившие фотографии. Джек в гробничных фрагментах запечатлен как хороший человек, он пишет и преподает в колледже английский. Затем приезжает скульптор с севера Монтаны — он зарабатывает тем, что пасет овец. ДеВиз представляет его так, что я догадываюсь: раньше мы не были знакомы.

ДеВиз сообщает, что пытается убедить скульптора пойти работать к ним на факультет, а я говорю:

— А я попробую его отговорить. — И подсаживаюсь к нему, но то и дело беседа подмерзает от неловкости. Скульптор крайне серьезен и насторожен: очевидно, потому, что я — не художник. В его глазах я похож на следователя, который шьет ему дело, и лишь когда выясняется, что я занимаюсь сваркой, он со мной примиряется. Уход за мотоциклом открывает странные двери. Он говорит, что варит металл примерно потому же, почему и я. Когда наберешься опыта, сварка дает огромную власть над металлом. Можно сделать все. Скульптор вытаскивает фотографии своих работ: прекрасные птицы и звери с текучей металлической текстурой поверхностей, ни на что не похоже.