Милорад Павич - Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви

В мире безрадостных предметов, в пространстве объектов, которые быстро теряют потребительскую ценность, живые и вечные краски радостно улыбаются человеку нашего времени и бездушным продуктам, произведенным его руками. И если суть этих предметов – преступление человека против природы, то краски на этих предметах – искупление. А Ферета Су кончиком своей наполненной цветом кисти отметила на этих раскрашенных скульптурах места повышенной опасности для нашей жизни, невралгические точки века, который вместе с нами, живущими в нем, страдает от тяжелой болезни.

Заканчивалась статья отдельно стоящей фразой:

Он делает из искусства правду, а она – из правды искусство.

Ферета сидела, задумчиво уставившись на стоящую перед ней чашку. Потом снова взглянула на подпись и окаменела от ужаса. Под именем автора статьи был напечатан анонс:

В завтрашнем номере нашей газеты читайте эксклюзивный материал – ранее не публиковавшуюся «Политическую автобиографию» только что скончавшегося выдающегося художника Филиппа Рубора (1929–2008).

Растерянная Ферета закрыла газету с сообщением о смерти ее мужа и набрала Филиппа. Филипп отозвался из Женевы, живой и здоровый. Облегченно вздохнув, но так и не поняв, что все это значит, она отправилась по их с Филиппом бывшему адресу.

Над дверью квартиры висела бронзовая табличка, извещавшая посетителей о том, что перед ними:

ГАЛЕРЕЯ

ХУДОЖНИКА ФИЛИППА РУБОРА

И СКУЛЬПТОРА ФЕРЕТЫ СУ

Ферета купила входной билет, понадеявшись, что никто ее не узнает. Ее и не узнали. Войдя в их с Филиппом бывшую квартиру, она изумилась.

Внутри все выглядело как прежде. На стенах висели его картины, но не те, что были отсюда украдены, а какие-то другие. И вся мебель стояла на своих местах. Аквариум с рыбками, большой белый диван в гостиной, те же самые письменные столы, собранные без единого гвоздя, – видимо, их удалось разыскать и вернуть. На бывшем столе Филиппа по-прежнему стоял девятнадцатидюймовый монитор, на втором столе, Феретином, ее ноутбук. На экранах обоих компьютеров чередовались изображения картин и скульптур.

Она пробралась через толпу посетителей, совсем молодых и довольно шумных. На ребятах болтались штаны, спущенные на бедрах так низко, что руки их с трудом дотягивались до карманов. А некоторые из девушек были босыми и держали туфли в руках. В углу комнаты возвышалась та же изразцовая печь, королева печей, сложенная в форме колокольни. Ферета бросила взгляд и на китайскую этажерку, украшенную резными птицами, возможно тоже ту самую, старую. Все как всегда. Разве что на этажерке стояло нечто, чего никогда не было в бывшей квартире Фереты и Филиппа. Деревянная лаковая шкатулка, в которую посетители опускали свои визитные карточки.

Однако еще большая неожиданность поджидала ее в спальне, где было расставлено несколько раскрашенных скульптур. Она узнала те, о которых писал в газете неизвестный ей Александр Муха, а одну из них она видела на фотографии рядом со статьей. Скульптуры ее потрясли. Она подумала: «Это перестает быть красивым и становится правдой».

Кроме того, на рояле она увидела разноцветную скульптуру, выполненную из нескольких видов камня. Высотой примерно в три пяди. На постаменте можно было прочитать название: «Танцовщица, исполняющая танец живота». А ниже указывалось имя автора: Ферета Су. Танцовщица была довольно полной, с чувственным, соблазнительным животом и драгоценным камнем в пупке, роскошной грудью и бедрами, которые вырисовывались под одеждой – очень короткой матроской с сине-белыми полосками. Она вся излучала радость, казалось, от собственной полноты. И радость от неподвижного танца. Одна нога танцовщицы была неожиданно прозрачной, что позволяло разглядеть мышцы и кости, застывшие в неподвижном движении. Две непролитые слезы застыли в глазах девушки. Другую ногу обтягивал черный сетчатый чулок, и Ферета сразу обратила внимание на ячейки сетки. Они имели форму букв. Без особых затруднений художница прочитала, что было написано на чулке:

Я ненавижу тебя за золотых рыбок и лунный свет, которые снятся тебе, я ненавижу тебя за пестрых птиц, которые летают в твоих снах.

Это и было самым удивительным из того, что произошло с любовным письмом Филиппа. Разумеется, для Фереты это ровным счетом ничего не значило. Для такой Фереты, без мушки, это и не могло ничего значить. Но очень много для нее значило то, что среди посетителей она увидела девушку, которая сразу же привлекла ее внимание. Ферета не без труда узнала в ней свою дочь Гею. Гея держала за руку мальчика, который все время что-то у нее спрашивал, повторяя слово «мама». В конце концов Гея обратилась к нему по имени: «Михайло, перестань наконец исчезать!»