Элизабет Говард - Застывшее время

– Только на текущий спектакль. В следующем я в массовке, так что буду делить с другими.

– Влюблена в кого-нибудь?

– Неа. А ты?

Стелла покачала головой:

– Я не из тех, на кого обращают внимание. В один прекрасный день он появится, и я потеряю голову за отсутствием практики – в отличие от тебя.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, моя дорогая, что таких, как ты, выбирают гораздо чаще. – Она откинулась на стуле и скрестила лодыжки; толстые серые чулки никоим образом не портили ее изящества.

– Я привезла немного еды. Мы сможем здесь перекусить?

– Нет, нас выгонят в любую минуту. Привратник хочет поскорее запереть двери и отправиться домой.

– Значит, на квартиру?

– Зависит от того, успел ли Фред лечь спать или напился и колобродит. И еще надо спросить разрешения у Долл. Так-то все будет нормально, если только он не наклюкался.

– И что тогда?

– Окажемся на улице.

– А других вариантов нет?

– Разве что к реке, только замерзнем. Ладно, съедим дома тихонько. Это очень героический поступок с твоей стороны – привезти еду.

– Похоже, съесть ее будет еще большим героизмом.

– Эй, девушки, вы скоро там?

– Уже идем!

Луиза набросила полотенце на коробочки с гримом, подхватила сумку, обмотала вокруг шеи шарф, и они вышли на улицу. Было темно хоть глаз выколи.

– Держись за мою руку, – велела Луиза. – У меня есть фонарик, но я и так знаю дорогу.

– Он еще не вернулся из пивной, – сообщила Долл, впуская их. – Я-то не против, – добавила она, когда Луиза объяснила ситуацию. – Идите на кухню, я заварю вам чай. В конце концов, ты же не мужчина!

– Это она кому? – тихо спросила Стелла, пока они относили вещи в комнату.

– Тебе, наверное. А она славная, правда?

– Очень, – искренне отозвалась Стелла. – Только видно, что боится отца.

Когда они спустились, хозяйка уже накрыла на стол: чашки, блюдца, сахарница и кувшин молока.

– Чайник на плите, – сказала она. – Я закрою дверь; будем надеяться, что не заметит.

Она сняла выцветший передник и повесила на дверь.

– Когда он заявится, сидите тихо – сегодня же пятница.

У нее было усталое, доброе лицо человека, который уже ничего не ждет от жизни.

– А что, по пятницам особенно плохо? – спросила Стелла.

– Он напивается. В остальные дни трезвый.

Она заварила чай, и девушки молча принялись за еду: сырные рулетики, яблоки, кусочки шоколада.

– Я уже хочу, чтобы он пришел – посмотреть, как это выглядит, – заметила Стелла, пока Луиза споласкивала чашки.

– Не стоит. Давай лучше поднимемся наверх и ляжем.

– А в доме есть уборная?

– Да, на лестничной площадке.

Он вернулся, когда Стелла еще была в уборной. Луиза понадеялась, что та сообразит пересидеть там, пока Долл проводит его наверх, в постель.

Девочки быстро разделись, Стелла натянула теплые носки.

– У меня вечно мерзнут ноги – родимчик хватит, если дотронуться.

Долго лежали и шептались ни о чем.

– Здорово, что ты приехала. Надолго?

– Нет, только до завтра, до полудня – мне еще надо заехать домой.

На следующее утро поднялись рано. Стелла решила угостить подругу завтраком в «Лебеде», а Долл пообещала накормить их обедом.

– Отлично! Наконец-то увижу ее папашу.

– Ничего интересного – днем он тихий и скучный. Да и вообще, они почти не разговаривают за едой.

– Совсем?

– Ну, там, «передай соль» – и все.

День выдался ясный, морозный – чистое небо, бледно-желтое солнце, иней на тротуаре. Решили пройти мимо театра – Стелла хотела посмотреть на него при свете.

– Говорят, он безобразный – вот я и хочу лично убедиться. Впрочем, что ждать от елизаветинского театра? Мне кажется, здания эпохи Тюдоров выглядят суррогатно, напоминают дома по дороге в Бат.

– А я никогда не обращала внимания на то, как они выглядят.

Рядом со Стеллой она всегда чувствовала себя ограниченной и недалекой, в чем тут же и призналась.

– Это я в Оксфорде начала все подмечать, – ответила та. – Впрочем, есть и оборотная сторона медали, как с хорошим обонянием. От красивых зданий дух захватывает, а уродливых в будущем, надеюсь, станет меньше.

Афиши возвещали о концерте Моисеевича: в программе – Бетховен.

– Прошлый раз я чуть не рассмеялась – до того он был ужасен, – фыркнула Стелла. – Блям-блям-блям! Как будто пытался достучаться до самого Бетховена.

– Как Питер?

– Вступил в летные войска – только что. Каждую ночь моет по двести тарелок; говорит, пальцы распухли, как сосиски, а они еще хотят, чтобы он играл.