Борис Агеев - Рассказ с похмелья

И так все шесть лет ее жизни. Шесть лет, шесть операций, а конца им не видно. Она уже умненькая, Асель, и задала однажды тот со страхом ожидаемый вопрос: «Почему я такая?» Что было ответить ей, у которой любимыми словами были «светленький, как солнышко»?

Автобус, наконец, где-то затормозил, кто-то выпятился наружу, кто-то еще пытался влезть на освободившееся место с молочной флягой в руке — фляга эта не вошла в автобус и ехала потом снаружи бесплатно, — а Евгений поверх голов стоящих людей выглянул наружу. У остановки отблескивала большая мелкая лужа с белыми кирпичами, набросанными по ней для прохода с сухого тротуара к автобусу, и на этой пунктирной линии прохода, изогнувшись, стояла женщина и тянула через голову то, во что она была одета — то ли толстый широкий свитер, то ли вязаное пальто. Причем стояла не на кирпичах, а в воде рядом с кирпичами, в собственных то ли калошках, то ли полусапожках, и даже на цыпочках внутри них. Очевидно, обувь соскочила с ее ног, когда она пыталась пройти к автобусу. Евгений силился понять, для чего она еще и снимает через голову одежду, казалась диковинной ее страдальчески изогнутая фигура, будто женщина раздиралась на две половины. Двери со вздохом затворились и отрезали от взглядов эту странную картину.

Евгению казалось важным не упустить событие, не дать ему выскользнуть из зыбких объятий памяти необъясненным, ибо если пустить все на самотек, не замечая происходящего вокруг, не придавая ему должного истолкования, то действительность, в свою очередь, окутает его, Евгения, туманом такой неопределенности, что ему останется только свихнуться. А этого не хотелось.

Еще две остановки Евгений думал об этом. А уже чуть посвободнело, пассажиров больше сходило на остановках, чем садилось в автобус, и можно стало отодвинуться друг от друга… Девушка в шляпке повернулась к Евгению и посмотрела на него с издевкой и, как показалось Евгению, с неприкрытым разочарованием. Евгений попытался улыбнуться и независимо поднял подбородок. Барышня хмыкнула и сошла на ближайшей остановке у аптеки.

— Позвольте, милостивый государь!

Из раздавшейся толпы по проходу к двери двигался так причудливо одетый человек, что от него буквально шарахались. Евгений отметил на нем высокую блестящую шляпу с расширяющейся кверху тульей — кажется, шляпа называлась цилиндром, — длинный черный смокинг с завившимися в движении фалдами, рукой в белой перчатке этот… господин держал витую массивную трость с набалдашником в виде львиной головы с раззявленной пастью. Этой тростью со львом джентльмен поправил на ходу алмазную брошь, которой был заколот его галстук. Евгений решил, что брошь была именно алмазная, она испускала такие пронзительные блики света.

Джентльмен величаво сошел на остановке и завернул к длинному черному, блестящему автомобилю, больше похожему на лакированный грузовик, чем на лимузин, который стоял перед поворотом на остановку. Номер автомобиля был куда как приколистый — четыре нуля. От пивного ларька, уже открывшегося в это раннее время, смотрели во все глаза, как из-за руля выскочил шофер и отворил перед джентльменом широкую дверцу. Затем автомобиль плавно тронулся, быстро обогнал автобус и, сверкая темными зеркальными стеклами, скрылся впереди.

Евгений посмотрел на окружающих его в автобусе людей — особенно внимательно на того, кто пересчитывал деньги, но, к своему удивлению, не обнаружил на их лицах никакого интереса, будто подобные джентльмены каждое утро ездили на автобусах с Косой улицы. С какой стати ему давиться в автобусе, если его ждал такой автомобиль? Да и на конечной остановке его не было заметно. И переодеться в автобусе он не мог. Кстати, кто он такой? Даже если мафиози и его в автомобиле ожидала малолетняя любовница, все-таки нацепить алмазную брошь на Косую улицу — это ж никакого такта.

В конце концов Евгений решил, что ему примерещилось. Он провел ладонью по лицу и с силой надавил на глазные яблоки и помассировал веки. Туман в голове не рассеивался, сердце глухо и одиноко бухало в груди, временами как бы замирая и даже останавливаясь, и Евгений с непонятным самому себе интересом вслушивался в его неровное и одновременно упорное машинное существование.

Между тем автобус выехал из бетонных каньонов микрорайона на узкое шоссе, разделявшее старую и новую части города. Шоссе было перегружено, к светофорам приближались в шесть-семь приемов, движение замедлилось и пассажиры стали нервничать.