Шаролта Раффаи - Горы слагаются из песчинок

Он шагнул к ней и обнял за хрупкие плечи.

— Не думай о том, что прошло, прошу тебя. Не нужно сегодня об этом думать. — Он почувствовал, как тело Матери вдруг как-то огрузло в его руках.

— Нельзя было говорить об этом здесь… в его комнате, — сказала она.

Подросток силой повернул Мать к себе.

— Почему же нельзя? Как раз здесь и надо было… А что касается меня… за меня ты не беспокойся.

Скорбные складки у рта Матери стали еще глубже.

— Я одобряю твой выбор, — поспешил успокоить ее Подросток.

— Петер, если что-то не так, ты сейчас скажи, пока еще не поздно…

— Да все так, все в порядке. Я его уважаю, люблю, и вообще… я рад, Мама.

— В самом деле?

— В самом деле.

Мать радостно вздохнула, но тут же вновь посерьезнела.

— Как же так?.. Ведь сначала ты даже не понял, кого я имею в виду.

Подросток собрался с духом:

— Там, на улице, товарищи мои болтаются. Я за ними подглядывал.

— Товарищи?

— Ну, ребята… из мастерской. Гуляют под окнами.

— О господи! — ужаснулась Мать. — И давно они там гуляют?

Подросток пожал плечами:

— Давно, наверно. Не знаю. И знать не хочу. Какое мне дело до них!

Мать вдруг оживилась.

— Какая же я дура! За все это время… — она запнулась, но упрямо продолжала: — …с тех самых пор мне ни разу и в голову не пришло, что у тебя есть друзья, — и быстро, почти бегом направилась к окну.

— Постой, мама! У меня нет друзей!

Она остановилась, удивленная:

— Но ведь ты только что сказал…

Подросток чувствовал себя беспомощным и глупым: по-идиотски попался в ловушку.

— Они вовсе и не друзья мне, просто трое ребят из мастерской, учимся вместе, вот и все, — запинаясь, бормотал он. — Ты понимаешь? А друзей у меня нет.

— Боже мой! — опять ужаснулась Мать. — Что ты такое несешь? Почему нет друзей?

— Откуда я знаю! — злобно выкрикнул Подросток.

— Так давай позовем их.

— Нет, нет. Ни в коем случае!

— Петер, — мрачно взглянула на него Мать, — насколько я понимаю, мы не учили тебя делить людей на черную кость и белую. Ты меня удивляешь, сын. Очень, очень прискорбно…

Подросток, видя такую решительность Матери, криво усмехнулся:

— Это верно. Только… они к нам ни за что не пойдут. Они сами не хотят, можешь ты это понять?

На лице Матери застыло недоумение.

— Вот как? Не может быть! Зачем же тогда они здесь прогуливаются? Объясни.

Она резко повернулась и, раздвинув легкие, цвета слоновой кости кружевные занавески, настежь распахнула окно.

Те трое на противоположной стороне улицы обернулись на шум, недоверчиво приблизились и замерли плечо к плечу.

— Эй, мальчики! — крикнула им Мать.

— Не надо, — вцепился ей в локоть Подросток. — Умоляю, не делай этого. Умоляю тебя…

Стоя вдоль бровки тротуара, троица глядела на Мать. Молча, немо, без единого слова.

— Я мама Петера Амбруша, — ничуть не смутившись, защебетала она. — Может, подниметесь на минутку. Мы будем рады.

Тихоня шевельнулся, видно надумав задать стрекача, но Шишак, раскинув руки, заключил обоих в железные объятия. Поневоле прижавшись друг к другу, они снова застыли в безмолвном ожидании.

Мать рассмеялась судорожным, принужденным смехом.

Голос ее зазвучал неуверенно:

— Ну что вы, право, за чудаки! Заходите, не бойтесь. Петер спустится сейчас за вами, — сказала она, теряя надежду, и, выждав несколько тягостно долгих секунд, медленно затворила окно.

Те трое стояли все так же неподвижно, будто странная и нелепая, неведомо для чего предназначенная чугунная отливка.

Лицо Матери побледнело как мел.

— Что им надо от тебя?

— Понятия не имею, — кисло улыбнулся Подросток.

— Ну-ка сходи за ними, — не терпящим возражений голосом сказала Мать.

— Они меня на смех поднимут, — ужаснулся Подросток.

— Неважно. Иди, — сказала она и, вздернув острые плечи, отвернулась к окну.

Троица стояла на том же месте, все еще неподвижно.

Подросток заколебался.

— Живее! — поторопила его Мать.

Спустившись вниз, он вбежал под арку и, полный надежд, выскочил на улицу — как живой флаг, готовый развернуться на ветру.

Но едва Подросток, размахивая руками, появился на мостовой, Шишак повелительно дернул плечом, и все трое, сделав пол-оборота, с высоко поднятыми головами зашагали к перекрестку.

Не смея взглянуть на Мать, которая наблюдала за немой сценой в окно, он удрученно стоял в раскисшем под колесами машин снегу, пока те не скрылись за поворотом.

Тонкие руки Матери так и мелькали между грудой сверкающих украшений и темнеющей в сумерках елкой. Она морщилась и кусала губы, с трудом сдерживая нервную дрожь.