Давид Фонкинос - В погоне за красотой

– Признайся, ты встретила другого?

– Нет. Конечно нет, – сказала Луиза.

Через несколько дней она ушла. Стоя в ванной, Антуан глядел на стаканчик для зубных щеток. Теперь в нем осталась только одна, его собственная. Значит, все это правда. Каждая такая мелочь принимала размеры непоправимого несчастья. Он решил выбросить стаканчик и все другие вещи, напоминавшие об отсутствии Луизы, – диванные подушки, вилки и даже дверную ручку, на которую она вешала свои бусы. После нескольких часов этой бессмысленной суеты Антуан решил, что проще переехать. Покидая их квартиру, он не почувствовал ни малейшего волнения. Горе в каком-то смысле притупило мелкие переживания. Он прощался со стенами, видевшими самую большую любовь его жизни, но боль разлуки отдавалась в его сердце еле слышными глухими толчками.

Антуан часто думал о ребенке, который никогда уже не родится у них с Луизой. По ночам образ младенца часто являлся ему, как виртуальное воплощение умершего будущего. Кто это был бы – девочка или мальчик? Какое имя они дали бы ему – Жанна или Гектор? Невозможно себе представить: то был роман, который никто никогда не напишет.

А жизнь – по избитому выражению – продолжалась. Антуан поселился в чудесной просторной квартире на набережной Роны. Он теперь прекрасно зарабатывал и, конечно, мог себе позволить снимать такие хоромы, но зачем они ему понадобились? Вероятно, это был способ доказать и другим и себе, что у него все в порядке, – словно размеры комнат могли свидетельствовать о неуемном жизнелюбии. Впрочем, возможно и другое: Антуан неосознанно подбирал большую квартиру в смутной надежде на возвращение Луизы. После разрыва человеку хочется убедить себя, что это временно, что он переживает короткий, преходящий кризис и скоро воротит себе потерянное. Увы, это была всего лишь иллюзия, которая рассеялась уже через несколько недель. Антуан понимал, что Луиза к нему не вернется. По телефону она говорила с ним суховато-дружеским тоном. Но звонила ежедневно: такова учтивость нелюбви. Антуан стал чем-то вроде кухонного комбайна – сломанного, но с еще не истекшим гарантийным сроком. Он старался не огорчать и не упрекать Луизу и как мог скрывал свое отчаяние. Уверял, что все отлично, что он по ней, конечно, тоскует, но что они, несомненно, приняли разумное решение. И это было не совсем неправдой: иногда ему случалось думать именно так. В какие-то дни Антуану даже начинала нравиться его новая жизнь, хотя чаще всего им владела неизбывная тоска. Бывало, он просыпался среди ночи и спрашивал себя: а что она сейчас делает? Человеку хочется знать все о жизни того или той, с кем он делит свою жизнь. И это желание становится подобием наркотика, от которого невозможно отвыкнуть. Где она сейчас? Что видит? Чем занимается? Может, солгала ему и попросту встретила кого-то другого? Нет, не может быть. В конце концов он убедил себя в том, что Луиза ушла от него не к другому мужчине. Она предпочла ему одиночество.

Но шли недели, звонки раздавались все реже, а если и раздавались, то никого уже не интересовали новости и мелочи жизни; и то, что доселе связывало этих двоих, безвозвратно уходило в прошлое.

Антуан с головой погрузился в работу. Он часто приходил к ректору Академии, господину Патино, чтобы поделиться с ним новыми планами. То предлагал организовать для группы студентов долгую поездку в Италию; то хотел создать киноклуб для показа учебных фильмов по искусству; то считал необходимым приглашать в Академию побольше лекторов со стороны. «Самое ценное в нашем деле – выступления художников, галеристов, искусствоведов перед студенческой аудиторией!» – доказывал он.

– Но у нас и без того избыток приглашенных лекторов! – возразил наконец Патино. – Только на этой неделе здесь будут выступать двое философов, социолог и писатель!

– Что верно, то верно, – неохотно признал Антуан.

Директор уже начал побаиваться: не предвещает ли избыточная активность его преподавателя нервный срыв?

Начался учебный год. Антуана ждало новое поколение студентов. С некоторыми из них у него завяжутся дружеские отношения – не исключено, что на долгое время. Он очень любил встречаться на улицах с бывшими учениками и всегда искренне радовался, услышав, что такой-то будет выставляться в Праге, а другой участвует в подготовке Венецианской биеннале. Антуан чувствовал, что облечен важнейшей миссией – помогать раскрыться юным талантам. Как правило, он читал лекции по истории искусства на первом и втором курсах, и его аудитории всегда были битком набиты молодежью, жаждущей знаний. В начале их с Луизой романа она любила тайком устроиться где-нибудь в верхних рядах амфитеатра, чтобы послушать Антуана. И тот вдруг, посреди лекции о Мунке или Альфонсе Мухе, замечал свою подругу, взиравшую на него с озорной улыбкой. Они условились, что, увидев ее, он должен вставить в свою лекцию слова «абрикосовый сок». Это был их секретный код, их игра. И Антуан пускался в непонятные отступления, из коих слушатели узнавали, что этот напиток очень любил Пикассо. Студенты недоумевали: какое значение имеет эта подробность для творчества Пикассо? Но, в конце концов, с лектором не поспоришь – он имеет право говорить все, что угодно. Увы, отныне уже никому из художников не суждено будет пить абрикосовый сок.