Евгений Алёхин: Рутина

На обеде показала всей группе.

– Смотрите, у нас художник!

Вышли на прогулку.

– Ты художник?

Огляделся. Улыбается, наверное, нормальный. Кивнул.

– Лови, художник.

В сугробе холодно, нечем дышать. Не дает выбраться, толкает, ломает моим лицом эту корку. Оцарапал лицо, мычу и плачу от бессилия. Слышу взрослый голос:

– Не трогай его, Карлов. Пошел отсюда.

– Раиса Евгеньевна, мы играем!

– Пошел.

Можно еще писать. Отец – корреспондент. Он пишет. Еще он читает мне разные стихи и Денискины рассказы. Но сами буквы – это не очень интересно, вернее, непонятно. Открывал книги, разглядывал их, все маленькие, похожие друг на друга, сделаны из черных закорючек. Неужели все их можно запомнить? Знаю те, из которых сделано мое имя, а также точки и запятые. Неужели из них можно будет составить историю? Нравилось просто разглядывать, не хотелось знать, как ими следует распоряжаться. До сих пор их разбрасываю скорее наугад.

Помню тот невыносимый день под лекарствами три с половиной года назад. Ты приехала в Москву, свежая, красивая, худенькая.

– Соскучилась, – сказала ты.

Наверное, мы по-разному понимаем это слово. До этого ты почти уничтожила меня, сказав, что ничего не чувствуешь. Месяц в психушках, потеря памяти и медленное ее восстановление. Препараты от галоперидола до оланзапина, и я набрал восемь килограммов. Мы выпили по бутылке пива и легли в обнимку на моей ночлежке у Костика дома. Кот Марсельчик ходил рядом, мы вдыхали книжную пыль и его шерсть.

Обнял тебя. Все должно было решиться. Я снова был девственником. Долго я не мог заняться сексом со своей первой девушкой. У меня не вставал, но я все равно кончал, вялым. Такое бывает вообще? Сейчас тоже я почувствовал, что из моего вялого члена вытекло немного спермы.

Костик перевернулся на спину в дальнем углу комнаты и захрапел. Я знал, что ты не спишь, сейчас между нами все прояснится, да? Где-то завыла сирена, слякотный декабрь чернел тревожными звуками. Я стянул твои домашние шортики, трусики и потрогал тебя, пустое, прохладное и лишенное ответных чувств тело. Марсельчик зевнул в черноте. Ничего не происходило, член съежился еще сильнее, как слизняк в своей слизи. Ты ждала несколько минут, я слышал твое и свое дыхание, разрозненное с ним. Потом ты подтянула белье.

Так все и решилось, без единого звука. Скоро ты спала, а я нет. Когда провожал тебя, ты сказала, что появился другой парень. – Хочу попробовать, – омерзительно беспечно сказала ты. У турникетов я завизжал:

– Ему пиздец!

Ведь тогда было еще хуже, но потом наладилось.

А сейчас все хорошо.

Приезжай ко мне.

Тут так чисто, рядом пляж.

Его патрулируют мусора, но, если носить маски и держаться от других людей подальше, никто тебя не оштрафует. Мечтаю о нашей прогулке – с собакой – вдоль косы. Слева море, справа лесок, а за ним теплый, но мелкий залив. Вечность будет выбрасывать нас сюда, в этот идеальный сон.

Я его только что нащупал.

Теперь можно встать и пойти на турники, затем выполнить норму по работе и готовить завтрак. У меня есть две бабы, но без алкоголя мне невозможно с ними спать. Еще тут есть друг, с которым можно распахмуриться и поделать музыку на аналоговой японской машинке две тысячи четвертого года. К ней также можно подключить гитару и использовать эту хреновину в качестве гитарной примочки.

Где-то есть ты.